А пожаловал монах (на этот счёт не возникало никаких сомнений), и он явно долго странствовал, прежде чем прийти сюда, и дорога была нелегка. Всё говорило об этом – и худое измождённое лицо, и порядком выцветшая чёрная ряса, и сбитый посох, и заросшая тонзура… Но было обстоятельство, смутившее аббата: этот брат-проповедник был болен или покалечен. Фигура его вся перекосилась, он кренился при ходьбе направо, будто у него были сломаны рёбра. Аббат нахмурил лоб, испытывая странное чувство. Он видел раньше этого монаха, явно видел, но когда и где, вспомнить не мог и потому только стоял и смотрел.
Меж тем и пришелец неотрывно смотрел на него. Шли минуты, ничего не происходило. Аристид затворил ворота и теперь хлопал ресницами, не решаясь заговаривать первым, ведь известно, что сдержанность и молчание у бернардинцев – первейшая добродетель. Наконец аббат склонил голову.
– Pax vobiscum, дражайший брат, – поздоровался он. – Какая нужда привела в нашу скромную обитель брата доминиканца?
Ответ последовал не сразу.
– Pax vobiscum, аббон, – тихо ответил монах. – Вы… меня не узнаёте?
Этот голос… при его звуках словно пелена упала со взора старого монаха.
Перед ним стоял брат Себастьян. Но боже, в каком виде! Почти ничего не осталось от прежнего, здорового, уверенного в себе, исполненного сознания собственной правоты инквизитора. У монаха будто отрезали половину тела и стёрли половину души.
– Иисусе, – прошептал настоятель, делая шаг вперёд, чтобы лучше рассмотреть испанца. – Это вы! Но что с вами случилось? И где ваши люди и ваш ученик?
Доминиканец грустно улыбнулся.
– Всё в прошлом, дражайший аббон, – сказал он и повторил: – Всё в прошлом. Я сложил с себя обязанности инквизитора. Капитул пошёл мне навстречу и, по теперешней немощи, предоставил мне право отойти от дел. Я…
– Вы больны?
– Увы. Меня ранило ядром.
– Ядро? – Аббат наморщил лоб. – Это такая штука, которой стреляют из пушки? – Он изобразил руками в воздухе шар и покачал головой: – Господь всеблаг, если позволил вам выжить после такого. Как это случилось?
– Долгий разговор. Почти всю зиму я провёл в больнице ордена в Брюсселе, а как потеплело, решил пойти сюда, чтобы встретиться с вами. К сожалению, в пути мне пришлось задержаться – сами знаете, какие сейчас настали времена.
– А ваша миссия? Вы достигли своей цели?
Брат Себастьян задумался.
– Достиг ли я своей цели… – повторил он, будто вопрос был ему непонятен. – Можно сказать, да. Достиг. Другое дело, что сейчас я не знаю, было ли это моей целью. Дражайший аббон, снизойдите к моей просьбе: я бы хотел некоторое время пожить в вашей обители.
Брат Микаэль не выразил ни удивления, ни тревоги, только чуть отступил с дороги и наклонил голову, жестом приглашая войти.
– Монастырь с радостью примет вас. Можете поселиться в лечебнице или, если хотите, киновия выделит вам тёплую келью.
– Если только это не затруднит братию. Брат Микаэль…
Аббат остановился. Оглянулся.
– Что? – спросил он.
Брат Себастьян приблизился. Посох его негромко стучал по оттаявшей земле.
– Брат Микаэль… я бы хотел вам исповедаться.
– Исповедаться? В чём? Вы согрешили?
– Может, да, а может, нет, – уклончиво сказал испанец. – Теперь это решать не мне. Я прикоснулся к загадке, но это было только начало. Я стал разгадывать её и обнаружил тайну. Но когда я раскрыл и её, то прикоснулся к таинству. Но что это за таинство, откуда оно взялось, где его истоки, мне неведомо. Теперь я не знаю, как мне быть. Не знаю, что и кем было явлено мне. Не знаю, как мне снять с души сей грех… а может, благодать.
Аббат на мгновение задержал свой взгляд на скрюченной фигуре брата Себастьяна, и на лице его отразилось понимание.
– Он вылечил вас, – утвердительно сказал он.
– В какой-то мере да, – медленно ответил Себастьян, будто подыскивал слова. – Но этот случай… однозначно не истолковать. Его смерть исцелила меня, или что-то другое, но это было связано с ним. У меня было видение, и я… – Он шумно выдохнул и покачал головой: – Я не знаю. Не знаю.
Брат Микаэль долго молчал. Долго-долго.
– Странно, – сказал он наконец. – Я всеми силами пытался объяснить, внушить вам мысль оставить эту погоню – безрезультатно. А теперь вы сами… Что ж. Божьи мельницы мелют медленно. Жизнь всё расставляет по местам, и я в который раз убеждаюсь, что бессмысленно пытаться изменить что-то раньше времени. Идёмте, брат Себастьян. Идёмте. Времена нынче суетные, а нам действительно есть о чём поговорить.
