Кому она нужна такая, да ещё с ребёнком?
Может, всё-таки принять предложение Михелькина? Ещё не поздно – он ведь наверняка ждёт, что она передумает.
Какой-то звук привлёк её внимание. Где-то за кустами пару раз свистнули, затем тихо-тихо засопела свирель. Оттуда же, не в лад и невпопад, раздавались тихие, сосредоточенные удары, будто кто-то стучал молоточком. Ялка поймала себя на том, что стук и раньше доносился, только она не обращала на него внимания. В очередной раз любопытство победило усталость, безразличие и страх, она встала, вытерла слёзы и осторожно направилась туда.
Чем дальше она уходила, тем больший участок берега открывался её взору, и наконец настал миг, когда она увидела его целиком.
На берегу были трое.
Первым оказался Карел. Толстый маленький гном-полукровка разлёгся на песке, раскинув руки крестом и набросив на себя изодранный клетчатый плед, смотрел в синеющее небо и щурился от солнечного света. Рядом с ним лежала (а верней сказать, стояла) его несуразная шляпа, та самая, высокая, как печная труба, с пером за лентой.
Вторым был Зухель или кто-то очень на него похожий. Во всяком случае, нечто маленькое и мохнатое сидело на выбеленной солнцем коряге и тачало башмак. Ялка не сразу поняла, что башмак самый обыкновенный – по сравнению с существом он казался гигантским. А дальше…
Дальше сердце у Ялки ухнуло и покатилось под горку.
Потому что третьим был Жуга.
Он сидел там в одних полосатых штанах, босой, вполоборота к Ялке. Девушка видела только спину и затылок, но ошибиться было невозможно – эту угловатую фигуру, эти всклокоченные рыжие волосы она узнала бы из тысячи. В первый миг Ялка не поверила глазам, да и как тут было поверить! Призрак, мираж, плод горячечного воображения – чем ещё он мог быть? Она помахала рукой перед глазами, отгоняя видение, но травник как сидел на траве, так и продолжал сидеть, смотрел на солнце, пробовал флейту… и вдруг обернулся, встретившись с девушкой взглядом, так, словно это был не взгляд, а лезвие клинка.
– Ты… – прошептала она.
Колени девушки подломились.
В следующий миг травник уже вскочил, в четыре прыжка преодолел разделяющее их расстояние, подхватил её в падении за плечи и осторожно уложил на песок. Дурнота накатила и прошла. Все звуки утихли. Мир остановился, замер. Никого в нём не осталось, кроме травника. Его лицо было рядом. Совсем рядом.
– Ты, – повторила девушка и сжала его руку в своей. Прикосновение было пугающе реальным.
– Я, Кукушка, – улыбнулся травник. Отсюда, снизу, Ялка видела, как солнце светит сквозь его волосы, делая его самого похожим на рыжее солнце с синими глазами.
– Но как… Я не понимаю. Ведь ты умер!
– Колесо, Кукушка. Я прошёл один круг и начал новый. Если я тут, значит, ты обо мне думала. Ты создала меня обратно. И весь наш мир тоже.
– Как… Господи… – Ялка взялась за голову. – Я ничего не понимаю! Ничего!
– Ну раз так, наверно, ничего не надо понимать, – пожал плечами травник.
– Но зачем тогда… зачем…
Ялка смотрела на него. Слёзы текли у неё беспрерывно. Только сейчас она поняла, что короткая стрижка и тонзура исчезли: травник был таким, каким она его помнила, каким его знала – кудлатый, даже не собравший волосы в обычный хвост. И шрам на виске был таким же и в то же время другим, не как раньше. Таким она Жугу ещё не видела. От него будто исходил некий свет, он даже держался прямее, словно с плеч его упала невидимая тяжесть, пригибавшая к земле и заставлявшая грустить и хмуриться. И он улыбался.
– Успокойся. – Жуга провёл рукой по её бритой голове, и Ялка вздрогнула. – Всё хорошо. Так было надо. Ты справилась.
– Ты… – Ялка сглотнула. – Скажи, ты… тот же? Тот же самый?
Взгляд травника на мгновение сделался тусклым, он задумался. Прошёлся пятернёй по волосам.
– Ну конечно, нет, – проговорил он. – Я многое не помню, особенно то, что было в последние месяцы. Но, знаешь, почему-то мне кажется, что и не надо это вспоминать. Не смотри на меня так. Я лис, Кукушка. Полиморф. Всё равно это когда-нибудь должно было случиться, ибо дух мой много старше, чем сознание и плоть. Что плоть? Всего лишь вопрос выбора. А стать человеком – это тоже выбор. И ты помогла мне его сделать, когда я не мог.
