Шиву видел в жизни только две крайности: нищету и богатство. Он долго бедствовал, теперь богат. Среднего он не испытал. Пока он был беден, ему было не до любви; теперь, разбогатев, он может купить себе любую красавицу. И Лабонью тоже.
Прожив некоторое время у Шиву, Кхурима сказала ему:
— Насмотрелись мы уже на твою Калькутту, покатались в машине, побывали в кино. Хорошо пожили. Не думаешь ли ты, сын мой, что нам пора возвращаться к себе?
Шиву улыбнулся:
— Как же так? Ведь Болу поступил на службу.
— Ты мне этого не говори! — ответила Кхурима. — Такой малыш, ничего не умеет, за что же ему деньги платить?
— Вы и вправду хотите ехать, Кхурима? — спросил Шиву.
— А как же иначе? Бросили дом, все на свете. Ведь, как никак, наше родное гнездо там.
— А если я устрою вас в Калькутте?
— Здесь? У тебя?
— Нет, в другом месте.
— Скажи, Шиву, почему тебе так хочется, чтобы мы остались?
Шиву смутился и не сразу нашелся, что ответить. Овладев собою, он объяснил:
— Я ведь для вас стараюсь, Кхурима. Какая в деревне жизнь? Можно ли там жить по-человечески?
На это Кхурима ничего не сказала.
В тот же день вечером Шиву появился в комнате Лабоньи со свертком в руках.
— Поедем со мной в кино, Лабонья. Но сначала возьми вот это… — И он развернул перед ней сверток.
Лабонья расхохоталась.
— Ты с ума сошел! Чтобы я красилась и пудрилась?
Шиву с улыбкой ответил:
— Теперь все это делают.
— Накрашенная и напудренная я на улицу не покажусь. Ни за что!
— Ведь ты же не маленькая девочка. А то я подарил бы тебе мол[28].
— Чтобы сковать меня по ногам?
Шиву усмехнулся.
— Собирайся, а то опоздаем.
— Я готова, — Лабонья поднялась.
— Нет, подожди. Я купил тебе еще шелковые туфли. Ты должна их надеть.
Лабонья все исполнила: накрасила губы, напудрила лицо и надела шелковые туфли. Ведь в этом нет ничего дурного. И потом, ее отказ обидел бы Шиву! А он сделал для них очень много, и притом от чистого сердца, без всякой корысти. На него нельзя пожаловаться.
Сегодня Шиву вел свою машину сам. Лабонья сидела рядом.
— Скажи, Шиву, тебя очень огорчило, что я не взяла ожерелье?
— Нисколько. Я тут же продал его на черном рынке. Может быть, подарить тебе другое?
Лабонья побледнела от обиды.
— Нет, лучше ты мне ничего не дари, — только и смогла она выговорить.
А Шиву совершенно спокоен. Если Лабонья думает, что он, Шиву, в нее влюблен, она ошибается. У него нет никаких серьезных намерений, да он и не представляет, что любовь может быть источником радости, чем-то чистым, светлым… Не этого нужно Шиву от женщин.
Когда они вошли в кино, сеанс уже начался. В темноте отыскали места, сели рядом. Шиву не знал названия картины, она его не интересовала. Пришли в кино — и хорошо! Шиву богат, взял самые дорогие билеты, у кинотеатра его ждет шикарная машина, и в довершение всего — с ним красивая, нарядная девушка. Но если бы этой девушкой была не Лабонья, а какая-нибудь мисс Молли Рай или Лина Стэнхоп, ничего бы не изменилось. Для него все они одинаковы.
Когда есть деньги, машина, собственные дома, в женщинах недостатка не будет. Уйдет одна, явится другая, Шиву на этот счет спокоен.
Рука Шиву в темноте тихо легла на плечо Лабоньи. От этого прикосновения по ее телу пробежал холодок. Лабонья вздрогнула и осторожно сняла руку Шиву со своего плеча. Так мужчина дает понять, чего он хочет; женщины хорошо знают этот язык жестов! Понимает его и Лабонья.
В тот вечер этим все и кончилось. Когда они вышли из кино, Шиву встретил на улице двух друзей. С ними была девушка. Шиву познакомил их со своей спутницей. На этот раз беда миновала Лабонью.
Все вместе отправились на Новый базар, где накупили массу всякой всячины: богачи умеют тратить деньги. Часа три бродили они — трое мужчин и две девушки — по Калькутте, и Шиву разбрасывал деньги направо и налево.
На обратном пути — опять вдвоем в той же машине. Время военное, и в Калькутте затемнение: темно на улице, темно в автомобиле. Шиву спокоен по-прежнему, его не одурманивает восторг, ему неведома мечта любви. Красивое молодое тело — вот все, что ему нужно от гордой дочери Чхотто-Лахири.
А Лабонья полна мучительного недоумения. Шиву для нее загадка. Она поняла, что значило прикосновение его руки. Но этим тайна еще до конца не раскрылась.
