Куклы - страница 20
— Как бы я осмелился, Лабонья! В этом доме меня кормили и поили… Я пришел сюда не для того, чтобы хвастать деньгами, поверь мне.
— Так, значит, ты хочешь нам помочь? — опросила Кхурима.
— Да. Что, если бы вы поехали вместе со лигой?..
— Куда же?
— В Калькутту.
— А где мы там будем жить?
— В моем доме.
— Ты еще не женился?
Шиву загадочно усмехнулся.
— Ты ведь Лабонью тоже еще не выдала замуж, Кхурима?
Лабонья бросила на него быстрый взгляд: «Ничтожество, ничему не учился, ничего не знает, но у него теперь появились деньги, и он уверен, что любая девушка за него пойдет».
Шиву словно отгадал ее мысли. Ему захотелось сказать ей что-нибудь грубое, но он сдержал себя. Как ни в чем не бывало он обратился к Кхуриме:
— Если вы согласны ехать, то я…
— Хочешь отплатить долг, не так ли, Шиву-да? — прервала его Лабонья. — Хочешь взять нас к себе — кормить, поить, одевать, правда?
— Ты живешь совсем один? — спросила Кхурима.
— Конечно, один. Кроме слуг, у меня в доме никого нет.
— Но почему ты должен нас содержать? — насмешливо опросила Лабонья. — Ну, конечно, ты очень великодушен, это мы знаем!
— Лабонья, я не шутить сюда пришел. Жить в Калькутте вы будете не на мои, а на свои деньги: тебя и твоего брата я устрою на работу.
— Что же они там будут делать, Шиву? — удивилась Кхурима.
— В наше время работа найдется для всякого, Кхурима. На то и война. Как ни мал Болу, а я устрою и его, даю слово.
— Твое счастье, Шиву, что началась война: вот потому-то ты и вышел в люди, — съязвила Лабонья.
— А почему бы и тебе не выйти в люди? — с деланным простодушием спросил Шиву.
Лабонья бросила на него быстрый взгляд:
— У тебя деньги, вот ты о себе и возомнил! — Проговорив это, она вышла из комнаты.
— А когда ты уезжаешь? — полюбопытствовала Кхурима.
— Хочу ехать завтра.
— Если ты и в самом деле нас к себе приглашаешь, то мы можем месяц-другой пожить в Калькутте. Но у нас совсем нет денег, сын мой. Весь дом обшарь — и на дорогу не наберешь. Ничего у нас нет: ни риса, ни соли, ни дров. Болу бросил учиться — нечем платить… Лабонья уже невеста, а не может показаться на улице — ей не во что одеться. Будь что будет, с месяц погостим у тебя, а потом, сын мой, вернемся обратно. В Калькутте очень шумно, городская жизнь не по мне.
Лабонья крикнула из кухни:
— Ты, мама, наслушалась сказок, вот тебе и захотелось ехать…
— Думай, что говоришь, Лабонья, — оборвала ее Кхурима.
Лабонья расхохоталась:
— Богачу обязательно надо похвалиться своим богатством. Правда, Шиву?
— Я у вас в доме, можешь говорить, что тебе угодно, — ответил Шиву.
Лабонья подошла к нему.
— А у себя в доме ты уже будешь говорить, что тебе угодно? Нет, я не поеду.
У Шиву уже была готова сорваться с языка грубость, но он и на этот раз сдержал себя и даже засмеялся:
— Ой, что ты говоришь! Я вижу, Кхурима, твоя дочь еще не набралась ума-разума!
Лабонья удивленно посмотрела на Шиву, потом сказала:
— Ах, Шиву-да! Жаль, что умер мой отец!.. Ну, ничего, если мы поедем к тебе, ты научишь там меня уму-разуму.
— Значит, Кхурима, решено! В полдень отправляемся на лодке. Я сам зайду за вами, — оказал Шиву.
— Хорошо, мы будем готовы, — ответила Кхурима.
Шиву ушел. Только оказавшись на улице, он дал выход уже давно душившей его злобе и выругался. Заносчивость Лабоньи нестерпима. Нищая! Откуда же столько высокомерия у этой девушки? И как бы богат он ни был, она все равно не признает его равным себе. Образованная, хорошо воспитанная, знатного рода! Дома нет ни риса, ни лоскутка, чтобы прикрыть наготу, а она не хочет этого замечать — ослеплена своей гордыней. Правда, она красива, но ведь и Шиву тоже не урод! И жених он завидный…
Шиву открыл портсигар и закурил. Вот он идет по дороге, и столько людей на него любуется! Но что ему от этого? Все воздают ему должное, только не Лабонья! В ее взгляде Шиву ясно прочел: «Ты у нас в доме был нахлебником, ты был нищим. Сколько бы ни нажил ты денег, уважать тебя я не буду. Ты невежда, ты ничему не учился. Не будь войны, не видать бы тебе твоего богатства. Ты его будто в карты выиграл. Вот и все».
