— Подними меня выше, выше… — стонала Шугондха в бреду. — Нет, нет, не трогай меня… Ты разрываешь мне сердце на куски…
Это было так страшно, что я не решался осветить фонариком ее лицо.
— Как тебя зовут? — обратился я к мальчику.
— Фокир Шек, — ответил он, и я заметил, что он слеп на один глаз. — Старшая сестра не умрет? — спросил он меня.
— Не знаю, — ответил я.
Мальчик вдруг зарыдал.
Что мог я сделать, чем помочь? Я стоял, наклонившись над ней, и ловил отрывистые слова.
— Вернись ко мне, вернись… Сожги мой прах, пусть искры разнесутся по ветру… Фокир, Фокир, открой дверь… Он придет, он обязательно придет, Фокир…
— Это о вас она говорила, Хори-да? — спросил я.
Не ответив на мой вопрос, Хорибилаш продолжал:
— Я никогда не думал, что чахотка может так быстро разрушить человека. И я не представлял себе, что человек способен так вдохновенно говорить в бреду. Я опустился на пол у ее изголовья и стал ждать конца. А она по-прежнему бредила и по-прежнему не замечала меня.
Не сумею тебе передать, что я испытывал, слушая ее голос, сливавшийся с шумом дождя.
— Приди ко мне! Моя грудь истерзана! Где ты, герой? Я слышу звук твоего рога… Ты идешь в бой, чтобы уничтожить зло на земле… Фокир, ты тоже зови его! О горе! Я не слышу тебя, Фокир…
— Он пришел, старшая сестра! — крикнул Фокир сквозь рыдания. — Он возле тебя… Он пришел!
Шугондха вдруг приподнялась, и наши глаза встретились. Счастливая улыбка озарила ее лицо, а затем голова ее бессильно упала на подушку. Вот и все… Сегодня двадцатый день, как ее не стало.
Уже рассвело, а я и не заметил, что мы давно миновали Ассансол и уже подъезжаем к Ховре. Здесь мы оба сошли. Хорибилаш направился на какое-то собрание, а я, с воспаленными после бессонной ночи глазами, пошел своей дорогой. Теперь я знал все.
Поезд пересек поле и теперь уходил все дальше и дальше. Эхо подхватывало замирающий стук его колес. Но вот исчез последний вагон, смолкло эхо и осталась лишь пустынная и безмолвная деревенская дорога…
— Пурно-бабу, кругом поле, куда же идти? — спросила Молинади.
— Пойду узнаю у начальника станции, — ответил Пурно.
— Да спросите там, нельзя ли достать несколько зеленых кокосов, — попросила Бина.
— Хорошо. Я сейчас… — и Пурно бодро зашагал к станции.
Девушки огляделись и приуныли. Станция так мала. Вокруг ни души. Путь предстоит трудный. А ведь с ними всего один мужчина, Пурно.
Пурно вскоре вернулся.
— До пристани Энатпур отсюда еще пять миль.
— Пять миль! — встревожилась Молинади. — Как же мы доберемся туда?
— Мне говорили, что здесь есть тропа, но, кажется, придется ехать через Докхинга на волах.
— Значит, вы даже не знали, какая предстоит нам дорога? — рассердилась Абха.
Пурно усмехнулся.
— С девушками всегда много хлопот.
— А где же кокосы? — спросила Бина.
Пурно отрицательно покачал головой.
— Здесь нет ни кокосов, ни чая!
— И для чего вам кокосы? — с укоризной проговорила Абха. — Утолите жажду и водой.
— Здешней водой? — ужаснулась Бина. — Чего доброго заболеешь малярией.
— Если вы всего боитесь, незачем было браться за работу, которую нам поручил Конгресс[13], — сказала Молинади.
— Куда вы завезли нас, Пурно-бабу? — не унималась Абха. — Где этот Энатпур? Где ярмарка в Куморпара? Старший брат правильно говорил мне: дорога туда, как до дома Ямы[14].
— Я, кажется, начинаю бредить! — воскликнула Бина. — Мне показалось, будто мы окружены водой. Невыносимо хочется пить!
— Это земля курится от зноя, — заметила Молинади.
…Небольшой полустанок. Негде отдохнуть, перекусить. От станции до деревни далеко. Начальник станции, человек робкий, не решается пригласить приезжих к себе в гости. Конгрессисты! Слишком смело это было бы с его стороны!
Единственное, чем он может помочь, — это указать, где найти арбу и достать воды для госпожи Бины. Кланяясь и пересыпая речь свою извинениями, он удаляется…
Девушки устали. В поезде им вовсе не пришлось спать. И они очень торопятся: в Энатпур нужно попасть как можно скорее.
После долгих поисков Пурно нанял две арбы. Только бы добраться до ярмарки в Куморпара — там им не придется терпеть такие лишения.
