— Ты что, спятил?
Река исчезает. Исчезает вместе с солнцем и запахом ила. Передо мной на фоне дверного проема стоит хранитель. На здоровенной серой роже его играет отвратительная ухмылка. Ах, как мне хочется въехать ему по мерзким мордасам! Но хранитель, верно, раз в десять сильнее меня, хотя и не подозревает об этом. И еще он побаивается меня, и я знаю почему.
— Бонуэр? — Он спрашивает не потому, что не знает, а потому, что так положено.
— Так точно! — Руки привычным движением падают вниз, ладонями к бедрам. Закостенелый в молчании язык немного коряво, но в общем верно рапортует: — Дип Бонуэр, заключенный Н-214!
— На выход!
Скрывая удивление, послушно шагаю вперед. Настоящее исчезает, обращаясь в прошлое. Я еще не подозреваю, вернее, не подозревал, что через несколько мгновений мне предстоит увидеть солнце.
Заключенных категории «А», к каковым отношусь я, полагается конвоировать двум хранителям. Поэтому я ничуть не удивился, когда, выйдя за дверь, обнаружил там еще одного мордоворота. Этот был, судя по всему, из новичков. Вид у него был более чем свирепый, но полусогнутая и намертво прилепившаяся к поясу, где висела кобура с излучателем, рука свидетельствовала о том, что он порядком волнуется. Еще бы! Не каждый день и далеко не каждому хранителю выпадает честь конвоировать такого заключенного, как Дип Бонуэр, то есть меня. Вот только интересно, куда мы направляемся? С утра вроде бы был вторник, и до Дня благодарения оставалось еще порядочно. Мне полагалось безвылазно сидеть в своей конуре по меньшей мере еще три дня. Что-то тут было не так…
Выяснить точно, что именно, мне не позволили. Кулак старшего хранителя весомо уперся в мою спину. Позвоночник встретил его прикосновение невольным содроганием. Вот таким же движением, сильным и уверенным, только намного более резким, хранители ломают строптивым заключенным хребет. Я не испытывал желания сдохнуть, да и вообще, признаться, не был строптивым, поэтому грозно произнесенному приказу внял моментально.
— Вперед по коридору!
Ноги сразу взяли в карьер, словно мне предстояло бороться за приз на спринтерской дистанции.
— Стоп! — крикнул хранитель. Я послушно остановился. — Бонуэр, ты что, очумел?
Медленно, дабы не схлопотать по шее, я повернул голову. Хранитель не выглядел рассерженным, хоть голос его и был неласков, он просто рисовался перед новичком.
— Нет, хранитель, — ответил я со всей подобающей почтительностью.
— Тогда, может быть, ты забыл правила?
Я быстренько вспомнил инструкции поведения заключенных. Параграф пятый, пункт четырнадцатый гласил, что заключенный категории «А» при конвоировании должен следовать между двумя хранителями. Толстомордый был прав, я дал промашку.
— Прошу прощения, хранитель.
— То-то же! Я пойду первым, ты следом, мой напарник замыкает. И не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку! Ты меня знаешь…
По правде говоря, я его совсем не знал, но шутить с таким мордоворотом не хотелось даже такому отъявленному мерзавцу, каким был я.
— Я все понял, хранитель. Я…
— Заткнись!
Подонок в сером комбинезоне был опять прав — я слишком много болтал, намного больше, чем положено заключенному. Но что поделать! Человеку, который не вымолвил ни единого слова целых два дня, хотелось поговорить. Я кивнул, показывая, что согласен молчать. Ради прогулки я был готов на все, даже на то, чтобы молчать. Размять ноги — это так здорово!
Старший кивнул напарнику и медленно двинулся вперед. Я, как и положено, направился за ним. Позади мягко ступал второй хранитель. Он выглядел так, словно у него бесповоротно поехала крыша, и, признаться, у меня засосало под ложечкой от мысли, что он может выкинуть. Я вовсе не испытывал желания схлопотать в задницу раскаленный импульс. Мне не приходилось слышать, чтобы подобная терапия кому-то пошла на пользу.
И потянулся коридор — широкий, совершенно пустой и, естественно, серый. Громадная четырехугольная труба с выпуклыми, причудливой формы сканерами, каждый из которых неотрывно следил за одним из моих собратьев по несчастью. Я ощутил глухую ненависть к этим приборам. Ух как их я ненавидел!
