Крыши Тегерана - страница 16

Она приносит нам прохладительные напитки и благодарит за помощь ее маленькому брату. Я так взволнован ее присутствием, что, неловко отхлебывая, проливаю на себя большую часть.

— У тебя грудь тоже хочет пить? — наглым тоном спрашивает Ахмед.

Я бросаю на него сердитый взгляд. Зари смеется над замечанием Ахмеда и говорит:

— Оставь его в покое, бедняге жарко и хочется пить.

Когда Зари уходит в дом, Ахмед произносит:

— Она не сводит с тебя глаз.

— Да она на меня даже не взглянула!

— Ты не знаешь женщин. Кажется, они на тебя не смотрят, а на самом деле следят за каждым движением. Голова у них работает, как радар. Они тебя видят, но ты понятия не имеешь, что у них на мушке. Не смущайся! Заговори с ней, когда она придет.

Через несколько минут Зари возвращается во двор. Она садится на край хозе. Потом опускает в прохладную воду хорошенькие белые ножки и принимается за чтение.

— Иди поговори с ней, — шепчет Ахмед.

— Нет, — отрывисто говорю я.

— Иди.

— Нет.

— Ты безнадежен, — говорит он мне. — Что ты читаешь? — кричит он Зари.

— «Сувашун» Симин Данешвар.[2]

Ахмед поворачивается ко мне с притворным изумлением.

— Ух ты! Твоя любимая книга.

И сообщает Зари:

— Он любит эту книгу.

Мне хочется его убить. Я даже не читал «Сувашун».

— Что ты о ней думаешь? — спрашивает Зари.

— Ну, Данешвар — одна из лучших писательниц, — застенчиво бормочу я, стараясь не смотреть прямо в глаза Зари из страха, что у меня совсем прервется дыхание. — Она хорошая. По сути дела, более чем хорошая — она очень хорошая.

Краем глаза я вижу, как Ахмед качает головой. Зари внимательно слушает.

— А ее муж, — продолжаю я, — Джалал Аль-Ахмед, столь же хорош или даже лучше.

— О, гораздо, гораздо лучше, — подтверждает Ахмед.

— Я… я хочу сказать, может быть, лучше как писатель. Я бы прочитал любую книгу каждого из них.

Я понимаю, что лепечу что-то невнятное, и умолкаю.

— Да, — говорит Зари. — Я бы тоже прочитала любую книгу Данешвар и Аль-Ахмеда.

Она возвращается к книге. Я знаками показываю Ахмеду, что, как только мы останемся одни, я всыплю ему, а он подмигивает в ответ.

К вечеру собачья конура готова. Мы собираемся уходить, и тут я слышу, как Зари говорит Ахмеду:

— Конечно, для тебя все, что угодно. С удовольствием.

— О чем это вы говорили? — сердито спрашиваю я, когда мы выходим в переулок.

— Я спросил ее, хочет ли она тебя поцеловать, и она сказала, что с удовольствием.

— Ты сукин сын, — говорю я и набрасываюсь на него.

Он бежит к своему дому.

— Ну разве я виноват, что ты такой хорошенький и она хочет тебя поцеловать?

— Заткнись! — гоняясь за ним, ору я. — Ты делаешь из меня дурака.

— Откуда мне знать, что ты не читал «Сувашун»? Ты прочитал все остальные чертовы книги на свете, — говорит он, оглядываясь — не догоняю ли я его.

— Ты сукин сын, — снова ругаюсь я, стараясь лягнуть его. — Я тебя поколочу за то, что ты мне сделал.

— Что же произошло с твоим обетом священному братству боксеров? — поддразнивает меня Ахмед, исчезая в доме.

Рассерженный, я стою под дверью, тяжело дыша и обливаясь потом. Потом слышу из-за стены его голос:

— Так Аль-Ахмед действительно лучше своей жены как писатель?

Несмотря на гнев, я разражаюсь истерическим смехом.

Я понимаю, что мне снится сон, хотя не знаю, где находится мое тело. Во сне я на лугу с Зари, Фахимех и Ахмедом. Мы бесцельно бегаем, иногда навстречу друг другу, а иногда друг от друга. Зари останавливается и, склонив голову, улыбается мне. Ветер развевает ее длинные волосы. Трава идет волнами, задевая наши колени. Я подхожу к Зари и привлекаю ее к себе. Она в моих объятиях. Я поднимаю ее в воздух, кажется, мы кружимся целую вечность. Я вижу, что Ахмед с Фахимех тоже кружатся. Голос Доктора читает строчки из стихотворения Руми.

Я вижу Доктора, он уходит от нас все дальше. Зари смотрит на меня, медленно наклоняется и целует в губы. Потом они с Ахмедом встают и идут вслед за Доктором. Мы с Фахимех начинаем безутешно рыдать. Строки Руми постепенно вытесняются монотонным ритмичным распевом.