Так что Алена могла только бегать вокруг подруги, принося той то водичку, то успокоительные капли, но поделать ничего толком не могла. Инга рыдала почти целый час, довела себя до икоты и только после этого замолчала.
– Ну, вот и хорошо, – с облегчением произнесла Алена. – А теперь взгляни на дело с другой стороны.
– С какой?
– С хорошей.
– И что тут хорошего?
– Ты ведь хотела, чтобы вы расстались, но терпела, потому что боялась сделать ему больно?
– Ну… да.
– А теперь и тебе терпеть не надо, и больно ты Залесному не сделала.
Увы, аргумент Алена привела неудачный. Она это поняла, когда увидела, что губы у Инги снова начинают дрожать, а глаза заполняются влагой.
– А… а он мне не побоялся сделать больно? – почти прокричала Инга. – Как подумаю, какая же он сволочь, прямо убить его хочется!
И она снова зарыдала. К счастью, на сей раз поток скорби иссяк значительно быстрее. Уже через четверть часа Инга перестала лить слезы и начала просто сухо всхлипывать. Видимо, вся лишняя влага в организме у нее закончилась, и слезам было просто уже неоткуда браться. Алена сочла за лучшее воды подруге больше не предлагать.
Вместо этого она сказала:
– Завтра все будет иначе. Пойдем к Ивашевым на свадьбу Евлалии, повеселимся.
– Не знаю, – с сомнением покачала головой Инга. – Смогу ли я?
– Ты должна пойти!
– Но я в таком состоянии…
– Тем более тебе надо развеяться! И потом, надо же посмотреть, что за сокровище оторвала себе Евлалия.
Переглянувшись, подруги начали сначала сдавленно хихикать, потом смеяться, а затем и вовсе расхохотались во весь голос. Смех помог Инге окончательно прийти в себя. И она уже куда более бодрым тоном пообещала Алене, что будет завтра присутствовать на свадьбе Евлалии, чтобы лично наблюдать за этим сокровищем.
Тут надо немного отступить от темы и объяснить, по какой причине упоминание завтрашней невесты вызвало у подруг такую бурную реакцию. Дело в том, что госпожа Ивашева-младшая могла называться младшей лишь по сравнению со своей матерью. На самом деле Евлалия была уже далеко не молода. И хотя она бессовестно врала всем вокруг, что ей лишь тридцать, ей стукнуло сорок с гаком. Алена уяснила этот факт сама для себя, лишь раз затруднившись элементарной сверкой дат.
Ни красотой, ни ростом, ни стройной фигурой Евлалия не могла похвастаться даже в нежном девичьем возрасте. А с годами, когда фигура ее стала напоминать набитый картошкой мешок, а черты лица заплыли жиром, Евлалия вряд ли могла очаровать кого-нибудь сама по себе.
Хороши у нее были только волосы – густые, жесткие и рыжие, они воинственно торчали во все стороны, утверждая, что их владелица – существо далеко небезобидное. И это была чистая правда. Потому что и характер Евлалии нельзя было назвать не только легким, но хотя бы покладистым. Она была агрессивна, импульсивна и подвержена неконтролируемым вспышкам ярости. Такой характер хорош на войне, но никак не в мирной семейной жизни.
– Но зато у нее есть папа.
Да, папа у Евлалии был. И кроме того, что он просто был, мало ли у кого есть папа, Филипп был еще и замечательно влиятелен и богат. Всю свою жизнь он крутился в депутатских кругах, заседал то в одном, то в другом законодательном собрании. Нет, в крупных городах ему депутатствовать не приходилось, но Россия – большая страна, тут есть множество мест и помимо мегаполисов, в которых тоже можно неплохо погреться в отдалении от высшего начальства.
Что касается самой Алены, то она втихомолку полагала, что Филипп еще тот жук, имел и имеет всюду, где только можно, и даже там, где нельзя. Потому что размер его трат, ну никак не совпадал с размером его официальных доходов, к слову сказать, тоже совсем не маленьких. Однако иметь в столичных городах одну пятикомнатную, две трехкомнатные, три двухкомнатные и некоторое количество однокомнатных квартир, записанных на всех возможных родственников, плюс виллу в Испании, бунгало в Тайланде и совсем маленький кусочек пляжа с совсем уж крохотным пятизвездочным отелем где-то в Египте – на зарплату депутата весьма проблематично.
Да еще Евлалия с маменькой регулярно совершали перелеты в бизнес-классе, курсируя между Миланом и Москвой. И ворчали, что жить им приходится поближе к папе, то есть в Питере, и они устали мотаться туда и сюда. А когда к ним однажды в загородный дом забрались грабители и вынесли золотые украшения, то ни Евлалия, ни ее маменька так и не сумели вспомнить, что именно у них украли, и ограничились лишь примерным весом украденного золотишка. Килограммчика так полтора, может быть, два. Около того, так они сказали.
