Но Роза будто ничего не слышала.
Аникей пристроился к печке поближе, подкладывал полешки. Загудело, взыгрался огонь. Отсветы его багрянцем витали вокруг задумчивых, опечаленных глаз Розы. Притихшая, она косилась в окно и вздыхала, ничему не веря.
Метель вьюжила по стеклам, как и вчера, когда уехал Михаил. Апрель, а до весны как будто вечность…
В Перми знакомого Аникея Михаил не застал: тот был в отпуске, лечился на юге.
На следующее утро он очутился в речном порту, в тумане подолгу разглядывал за широкой Камой березовые стволы, стаи прилетевших грачей. От гортанного крика этих птиц Михаилу стало как-то неуютно и тревожно.
До возвращения хозяина машины решил устроиться грузчиком в порту.
Свой костюм Михаил замызгал в несколько дней. Ночевал на вокзале, откинув голову на спинку жесткого дивана. Умывшись кое-как, спускался к порту, к подъемным кранам.
У проходной буфетчица Клавдия торговала пирожками. Ее все знали, и, если кто из портовиков забывал с собой деньги, она запросто давала пирожки в долг: знала, что ее потом отблагодарят — кто конфет поднесет, кто букетик подснежников. Михаил же ничего не дарил и не покупал, но она его заприметила.
Как-то раз он столкнулся с Клавдией у выставочного павильона. Поднял слегка руку, кивнул головой. Напудренная, толстоватая в талии, Клавдия подмигнула ему веселым глазом.
— Я давно, парень, за тобой наблюдаю. Нездешний?
— А если и так, ну? — привалился Михаил на локоть рядышком.
— Да ничего… Какой-то ты… не такой общительный, как другие ребята. Бери, ешь пирожки. С мясом.
— Не до них. Тут переспать негде. Жду не дождусь одного человека.
Михаил лениво скользнул по гладкому, сытому лицу Клавдии.
— Я спрошу у одних, — отвела она взгляд в сторону. — Вчера выехали квартиранты, освободилась комнатка…
…И вот она, долгожданная!..
Михаил глянул в боковое зеркало и расхохотался. Живем!..
Он сел за руль, как за обеденный стол, почувствовал расположение руля и педалей как одно целое, спаянное с его телом.
На какой-то миг был оглушен ворвавшимся в приоткрытое окошко потоком встречного ветра. Мысли далеко отставали от скорости вращающихся колес, и Михаила охватывало такое чувство, словно восхищался собой и не знал, как погладить себя по голове. Он смеялся, зная, что никто его не осудит за хорошее настроение. Это не то что на фургоне почтовом! Пока развезешь газеты, и жизни не рад. А тут как на шелковом диване…
Прогнав своего «Москвича» без передышки семь часов, Михаил заметил бензоколонку. Залил бак, пожевал, не разбирая, что к чему, в дорожном буфете, и снова за руль…
На вторые сутки стал останавливаться чаще: пришло чувство бесконечности дороги. И загрустил вдруг от воспоминаний, радость стала тускнеть, ускользать, как песок меж пальцев.
Чтобы взбодрить себя, Михаил включил радио. Кубанский государственный хор исполнял казачьи песни, которые так любила петь Наталья… Брови его вздрогнули, скулы обострились. И Михаил ясно вдруг увидел лицо Розки, обругал себя, что даже не попрощался. По-свински он с ней поступил… Было ощущение, словно его вываляли в грязи, и теперь он не знает, как очиститься….
Михаил съехал на обочину и выключил мотор. Навалился сон, и тут же возникла перед ним тайга. Роза стояла рядом. «Здесь и начнем огораживаться», — сказал он ей и начал разгребать снег, расчищать место для будущего дома. Откуда-то появилась Наталья, и Роза, испугавшись ее смеха, бросилась бежать в тайгу. Широкая поляна опустела, в лицо подул злой ветер. «Розка! Розка!» — закричал он и проснулся, мокрый от пота…
Наступили пятые сутки утомительного пути. Машина летела по блестевшему гололеду навстречу стаям птиц. Какой-то ленью обрастала душа, и руки, вцепившиеся в руль, незаметно ослабевали. Михаил и не заметил, как вздремнул, съехал на обочину, и «Москвич» запрыгал по твердым кочкам нерастаявшего снега. Но он успел его вывернуть и, озлившись на себя, погнал обратным ходом. Лихо вскочил на льдистый асфальт магистралки, остановился поперек дороги и… ни назад, ни вперед; колеса закрутились вхолостую. А тут машина громадная несется, не сбавляет скорости. Послышалось неуверенное шиканье тормоза, но было уже поздно. Раздался треск, грудь вдавилась в руль, и тотчас же зашлось дыхание. В черном провале исчезнувшего сознания ударил колокол…
