— Давай переодевайся, Кукин. Работы много. Как отдохнул в отпуске?
— На море так и не съездил, Андрей Ефимович. Дожди шли.
— У меня на даче все затопило. Зато огурцы хо-ро-ошие в этом году…
Свернув за мастерскую, Михаил поднялся в душ. И сразу затерялся среди табачного дыма и споров о футбольном матче.
— Привет, отпускник! — поддевали его плечами у шкафов.
Михаил на ходу расстегивал пояс, снимал через голову безрукавку.
— Здорово, коль не шутишь. Натабачили, себя не жалеете.
Стоя в трусах, он держал брюки на весу. Рядом, улыбаясь, остановился Иван.
— Людей не хватает. Тебя сегодня, это точно, запрягут на обдувку кубов воздухоподогревателя.
— Ничего, — усмехнулся Михаил. Натянув робу, он последовал за братом.
У конторки сидел на тумбочке Юрка Головко, самый молодой в бригаде. Михаил кивнул и оглядел остальных.
Вошел старший мастер Тимофеич. Открыл журнал, прищурился на солнце.
— Кукин! Где он?
— Тут, — засмеялся Михаил. — Не узнали?
— С выходом на работу! Сегодня до обеда надо развернуться с продувкой на котле. Бери двух ребят и сварщика.
— Лады.
— Головко! — Тимофеич поднял на лоб очки. — Тебе работать в бригаде Ивана Кукина.
Юрка скривился и запротестовал:
— К любому посылайте, только не к нему.
— Почему же?
— Да не хочу!
Иван выглянул из толпы слесарей и отпарировал:
— Мне его и даром не надо. Сачок!
— Иди-ка сюда, — поманил Тимофеич Кукина-старшего за угол конторки и напустился на него: — Чего ты на молодежь наскакиваешь? Где я людей возьму? Тогда сам делай, помощи не жди… Ты его треснул позавчера или когда… по шее, я слышал. Другие видели. Что это — метод воспитания?
— С сачками иначе не поступают.
Тимофеич вернулся к слесарям расстроенный, разыскал Михаила и сказал ему, что Головко пусть пока поработает в его бригаде.
— Что, Юрка? — рассмеялся Михаил, заметив нахохлившегося парня в джинсах. — Иван чих-пых дает? И у меня сладко не будет.
Юрка выбил из пачки сигарету, размял чуть и закурил.
— Тебя я не подведу. А братец твой — куркуль. И по-моему, неисправимый.
— Ладно оплевывать. Много знаешь, какой у меня брат…
По дороге к цеху Михаила догнал Иван и сообщил на ходу:
— А я тебя вчера ждал. Еле-еле подняли этот проклятый шифоньер. Сегодня зайдешь? Опять моя «коломбина» забарахлила. Покопаемся, а?..
В гараже пофыркивал мотор. Михаил прислушался. Нет, это не Иванова машина, значит, он дома.
Михаил поднялся на второй этаж, нажал кнопку звонка.
Щелкнул замок, и жилистый Иван, голый по пояс, с мокрой челкой, обрадованно высунулся, распахнул дверь.
— Заходи.
Михаил оставил туфли под вешалкой и босиком прошелся по паласу. На столе, на грязном целлофане в беспорядке лежали детали от машины.
В ванной что-то упало. Оттуда вышла Лизка, выпачканная маслом, непричесанная и рыхлая.
— Что случилось? — Иван резко повернул к ней голову.
— Фу… чуть ноги не отбила проклятыми подшипниками. Ванечка, посадил бы гостя сначала. Ты один здесь, Миша? А где Наташа, Илюша?
— По пути завернул. Скучаете?
— Ой, не говори, Мишенька, — вздохнула Лизка. — Ничего хорошего не видим, пусто в доме. У вас хоть Илюшка, все веселей.
Иван выпрямился, нахмурился:
— Ты подшипники все смазала?
— А ну их к черту! Валяются в ванной, сам с ними возись… Потерпи, я же с человеком разговариваю, чего орешь?
— Я тебе поору, я тебе поору, кобыла жирная! Собери в ящик болты! — Иван схватил со стола увесистую железяку, зная, как подействовать на неповоротливую жену.
— Пошел бы ты, Ванечка!.. — отмахнулась Лизка. Лицо ее сделалось обиженным. — Я говорю, Миша, дети… это же великое утешение. А мой не понимает, опять в больницу гонит!
— Заню-юнила! Тебе только и причитать по покойнику. — Иван сжал челюсти.
— Да бросьте вы! — оборвал их Михаил. — Как дети маленькие, честное слово. Или я уйду.
Лизка с плачем поспешила на кухню.
— Это, братуха, явление законное. Я обожаю эту стерву, но на свой лад… Ну, куды ее занесло, рабу божию?
— Иду-у! — отозвалась из кухни Лизка. — Иду! Борщ прокис, что делать, мужчины?
— Грей давай, не подохнем, — бросил Иван.
Михаил отказался ужинать, недоумевал: из-за чего, собственно, Иван злится? Почему он такой грубый? Раньше был спокойнее, когда в нужде перебивались, у родителей еще жили. И поинтересовался, уводя брата от скандальной перебранки:
