Роза переменилась за эти дни, щеки впали — не узнать. Она всегда терялась, когда без стука вламывался к ней Михаил.
— Сядь, — торопливо придвигала ему табуретку.
Он приглашал и ее сесть рядом, будто она была в гостях.
— Тоска заела, — признавался.
— Что же тебя мучает, миленький? — участливо спрашивала Роза.
— Наташка, бывало, тоже, когда с животом дутым носилась, все наглядеться на меня не могла. А потом… Нет, — спохватывался он, — ты лучше ее. В тысячу раз лучше.
Удивленно смотрел на ее новую короткую стрижку, жалел о тех опрятно сложенных на затылке темных, гладко причесанных волосах, что были заплетены в толстую косу.
— Дуся Пономарева за тобой приглядит. Я договорился с ней. Держись комендантши… И не больно ходи вслепую, не то не убережешь наше богатство. А я… извини. Дерну отсюда.
Он обнял ее за талию, когда Роза со вздохом встала.
— Улыбнись, ну! Или не умеешь?
— Я не держу тебя…
— Устроиться надо, оглядеться. Сама понимаешь… Подожди здесь немного.
Роза опустила голову, отвернулась, пряча душившие ее слезы. Михаил успокаивал неумело, будто давно уже разучился это делать.
— Я… все равно буду любить. Я люблю тебя, миленький… Поезжай, поезжай, конечно, — неутешно плакала, обессиленно садясь к столу.
Вроде бы свободен он, отпускает. Да как же ее такую оставишь? Кому нужна она с животом и кто теперь о ней позаботится, если его не будет? Другой бригадир не расщедрится. Зарабатывать будет тютельку. Тогда и вовсе расхандрится…
Михаил оделся и вышел от Розы с тяжелым чувством, словно белый свет помутился.
— Глаша, Аксинья! Трактор прет, поторапливайтесь, телки-метелки!
Михаил подошел к Розе. Разгреб валенком место, утоптал, чтобы в сугробе не стояла.
— Ты по погону, по погону руби.
— Как? — чуть слышно спросила Роза.
— Дай-ка… Забыла инструктаж? Учил, учил… Что это с тобой нынче? Будто впервые топор держишь.
Смотри… Топор к стволу прижимай, не ляскай им, абы стучать. Не оставляй мутовок. Счесывай, не болтай зря рукой — вгоняй и вгоняй половчее. Гляди, как твои подруги действуют.
Но Роза молчала, поджав губы. И Михаил понял, что напрасно учил ее практике: не до того ей было. Девчата сели погреться к костру, а Роза отошла в сторону.
— Что же ты, Михаил? — заругала его Аксинья. — И не пожалеешь. Зови ее, окоченеет девка!
— Рябину небось к чаю рвет.
— Какая уж там рябина, когда места себе не находит!
Он всадил топор в дерево и поплелся к Розе. Привел ее.
Отогревшись, подшучивали друг над другом.
— Мне бы, эх, такого, чтоб убиваться! — заливалась бисером Аксинья, расширяя ноздри от смеха. — Передыху чтоб не было в любви. Да жаль, перевелись мужички!
Михаил, с опаской поглядывая на беременную Розу, сдвинул на затылок шапку, старался сам отвлечься и других рассмеять.
— Вот раньше была любовь — это да-а!.. Задумал отец женить сына — стукнуло тому восемнадцать… Нашли ему невесту, свели их ночью. А жених-то и утек, прибегает к отцу. «Ты чево?» — отец спрашивает. «А ну ее, — говорит сын и кулаком под носом вытирает. — Бьется шибко, лягается!»
— Сатана, а не Мишка! — хохотали женщины до слез. — То ж на Вологодчине твоей, а ты нам про море Черное сказывай! Неужто у вас в марте яблоньки цветут, так рано?
— Редиской в феврале торгуют.
— От где рай, ты по-ду-май!
— Слушайте брехуна!
— Ну во-о-о-т, неверующие фомки. Говорю же, что так…
За смехом и шутками не заметили, как подошел к ним Борщов.
— Перекуриваем, сучкорубы? Дров много стопили?
— Грейтесь, товарищ начальник!
— Некогда, в следующий раз… Кукин, пойдем поговорим, — обратился к Михаилу.
Они спустились к речке, перешли по льду и выбрались на противоположный взгорок берега. Михаил на ходу срывал с рябины мерзлые ягоды, глотал с удовольствием. По бокам от стежки, на которую они вышли, высился в завалах покалеченный лес. Борщов сокрушался на бесхозяйственность, хотя сам как начальник участка ничего не предпринимал, чтобы ликвидировать ее, и понимал это, помалкивал на собраниях. От него требовали выполнения плана, а он, в свою очередь, того же требовал от подчиненных. Лесорубам, вальщикам и рабочим лесопильного цеха давай верный заработок — вали кедрачи. Молодняк же волей-неволей приходилось мять, калечить…
