Однажды, ведя дежурное наблюдение за клиентом, она вдруг обнаружила, что за ним ведется слежка. Серая «Волга» с частным номером шла за «мерседесом» депутата почти параллельно с «Москвичом» Нины. Это встревожило девушку, она переключила внимание на конкурентов и даже заметила, как они из салона машины переговариваются с кем-то по радиотелефону. Ей приходилось быть особенно бдительной, чтобы не попасть случайно в поле их внимания, но опыт у нее был, и она справилась. Неизвестные сыщики вели Кислевского вплоть до Измайловского парка, после чего, снова переговорив с кем-то по радио, развернулись и уехали. Заинтригованная, Нина вышла из машины и пошла за вышедшим на прогулку депутатом.
Тот шел, сопровождаемый телохранителями, причем шел шагом отнюдь не прогулочным, он спешил. На территории парка стояло какое-то административное здание за оградой, Кислевский, переговорив с охранником у калитки, вошел туда, а телохранители остались снаружи. Он пробыл там около часа, вышел раздосадованный и даже накричал за что-то на охранников. Дальше его день продолжался по расписанию.
Вечером, воспользовавшись телефоном-автоматом, Нина набрала номер, по которому связывалась с Феликсом. Как правило, там работал автоответчик, и она рассказала о слежке за депутатом, назвала номер машины и описала домик на территории Измайловского парка. В тот момент, когда она собиралась положить трубку, неожиданно включился Феликс:
— Алло, Бэби! Больше за ним не ходи, поняла? В субботу он будет на месте как штык. Проверено.
— Чья это слежка? — спросила Нина.
— Я проверю, но это те дела, в которые нам лезть не надо.
— А ты убежден, что в субботу слежки не будет? Я бы не хотела светиться.
— Убежден, — буркнул Феликс.
Нина понимала, что ей нет необходимости знать все подробности дела, но она терпеть не могла вот так натыкаться на барьер умалчивания. Разговор с Феликсом оставил в ней чувство острой досады.
В четверг вечером Аня пребывала в особенном томлении, и, когда усталая Нина вечером вернулась домой, она решилась подсыпать ей в чай растолченную таблетку снотворного. Она с каким-то внутренним содроганием рисовала себе картины умопомрачительных осязаний, предвкушая самое изысканное наслаждение. Нина выпила чай машинально, обратив внимание на необычный вкус, но не отреагировав на него. У них за столом шел спор о том, надо или не надо было подавать заявление на насильников. Аня горячо доказывала, что надо, а Нина пожимала плечами и отмалчивалась. Она ушла спать, почувствовав сонливость, а Аня осталась мыть посуду. Она волновалась, как девочка перед первым свиданием, даже чашку разбила.
Нина спала. Она спала и после того, как Аня поцеловала ее в шею, обняла и прижалась к ней. Она не чувствовала, как Аня горячим языком лизала ее тело, как елозила по ней, насыщаясь извращенным осязанием близости, как всасывалась в соски ее маленьких грудей и, дойдя до истерики, плакала, уткнувшись носом в низ живота. Она спала, а Аня испытала неведомое ей доселе наслаждение, сполна обладая любимым человеком.
Впрочем, наутро Нина что-то почувствовала, потому что посматривала на Аню с подозрением. Та, перед тем как уходить на работу, и кофе приготовила, и гренки поджарила, даже полы успела помыть, а Нина угрюмо наблюдала за ней и пыталась понять, что же произошло.
Одевшись, Аня наклонилась над ней для поцелуя.
— Все, я ухожу.
— Погоди, — сказала Нина сипло. — Принеси воды. Аня принесла стакан с водою, подала ей, и Нина сказала:
— Сядь, Аня.
— Нинуль, я опаздываю, — сказала она жалобно, но села. Нина смотрела на нее в упор.
— Ты думаешь, я спала? — спросила она. Аня страшно перепугалась.
— О чем ты?
— Я говорю о прошедшей ночи, — сказала Нина. — Мало тебе, что меня твои любовники изнасиловали, так ты и сама решила поучаствовать?
— Нинуля, милая… — пролепетала Аня, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
— Аня, это гадко, — сказала Нина, скривившись.
— Прости меня… — пролепетала Аня.
— Чем ты меня опоила?
— Снотворным, — призналась Аня. — Это неопасно, я сама часто пользуюсь.
— Но зачем?
Аня не выдержала и заплакала.
