Какая же у нее память! Батчер продал нам устаревший отчет германской лаборатории, в котором описывалась машина для таяния льда, работающая с поразительной скоростью.
– Что ты помнишь об этом отчете? – спросил я Джин.
– Я не совсем разобралась, – ответила она, – но, грубо говоря, идея заключалась в том, что путем восстановления молекулярной структуры льда его можно мгновенно превратить снова в воду. И наоборот. Нечто подобное военно-морской флот применяет на подводных лодках. Эти лодки должны находить отверстия в глыбах льда прежде, чем расстреливать их.
В течение минуты она держала руку вытянутой и рассматривала свои оранжевые ногти.
– Да, – сказал я, – выходит, отчет Батчера пригодился флоту. Вот какая тут связь. Я просто гений!
– Почему это ты гений? – спросила Джин.
– Потому, что у меня такой секретарь, как ты!
Джин послала мне воздушный поцелуй.
– А мистер Смит – министр кабинета? – спросила она.
– Он просто одолжил свой автомобиль, – предположил я, но не был в этом уверен. Я взглянул на Джин и погасил сигарету.
– Не надо, – остановила меня Джин, – у меня еще не высохли ногти!
Две недели, которые я провел в Портсмуте, пролетели быстро, и я вернулся домой с маленьким удостоверением мелководного ныряльщика, выданным военно-морским министерством. Теперь осталось только повесить его в рамку на стену. Я приобрел также начинающуюся пневмонию, хотя Джин утверждала, что это просто горловая простуда.
Весь понедельник я провел в постели. Во вторник, холодным сентябрьским утром, как бы предупреждавшим, что приближается зима, поступило уведомление из военно-морского министерства, где мне предписывалось принять из школы подводное снаряжение, а также возлагались на меня связанные с этим расходы. С той же почтой пришел счет за ремонт холодильника и последнее напоминание о квартирной плате. Бреясь, я порезал подбородок, кровь лила вовсю. Переодев рубашку, я отправился на Шарлотт-стрит, где застал Доулиша в сильнейшем раздражении, потому что из-за меня он опаздывал на главную конференцию разведки, которая проводится в первый вторник каждого месяца в странной квадратной комнате главного разведывательного управления.
Словом, день выдался ужасный, а он ведь практически еще не начался. Доулиш изложил весь вздор о моем новом назначении, повторил шифр радиокода и подчеркнул важность первоочередной связи с ним.
– Я убедил их дать тебе полномочия постоянного заместителя секретаря, так что не урони своего звания. Поддерживай связь с Макафи[5]или посольством в Лиссабоне. Ты помнишь, в позапрошлом году они клялись, что никогда не дадут нам снова поста выше помощника секретаря?
– Большое дело, – возразил я, глядя на газету, лежавшую на его столе. – Постоянный заместитель секретаря! И притом они отправляют меня ночным рейсом на туристическом самолете!
– Это все, что мы могли достать, – увещевал Доулиш. – Не придирайся к классу, мой мальчик, нельзя же было потребовать высадить какого-нибудь незадачливого налогоплательщика! Ты увидишь во всем блеске Гибралтар, будешь пить белое вино и... что там еще делают солдаты?
– Хорошо, – мрачно произнес я простуженным голосом, – но вам не следует так уж веселиться по этому поводу!
Доулиш перевернул страницу газеты «Оружие», лежавшей на столе. Я не дал ему прочесть статью до конца.
– Они повесили на меня лично стоимость принадлежащего военно-морскому министерству снаряжения на сумму в две тысячи фунтов стерлингов.
– Служба безопасности, старик, не хочет, чтобы эти помешанные на карьере люди из военно-морского министерства знали все наши маленькие секреты.
Я кивнул.
– Смотрите, – предупредил я с некоторым элементом злорадства, – если я беру из арсенала военно-морского министерства пистолет, мне требуется ваша подпись.
Последовало длительное молчание. Доулиш прищурился.
– Пистолет? – спросил он. – Ты что, свихнулся?
– Впадаю в детство, – ответил я.
– Действительно, – съязвил Доулиш, – это гадкие, шумные, опасные игрушки. Как я буду чувствовать себя, если ты вдруг сунешь палец или что-нибудь еще в механизм!
Я молча взял билет на самолет, инвентарную ведомость на подводное снаряжение и пошел к двери.
