Я приготовился к беседе.
– Тарелку креветок!
И официант принес мне бутылку пива, стакан и маленькую овальную тарелку свежесваренных креветок, влажных и восхитительных. Я спросил его о комнатах. Он стащил через голову свой белый фартук и повесил его на крючок под календарем с фотографией Джейн Менсфилд. Мне не хотелось думать о том, что рекламируется в этом календаре. Мальчик вывел меня через заднюю дверь. Справа я видел пламя в кухонной печи и улавливал пикантный запах испанского оливкового масла. Стало уже почти совсем темно.
За домом находился песчаный двор, частично укрытый бамбуковым навесом, с которого свисали поржавевшие неоновые лампы. С одной стороны двора каменный застекленный коридор вел к маленьким, как клетки, комнаткам. Я договорился о ночлеге, о скутере «Ламбетта» и вошел в помещение. В комнате стояли железная кровать с чистыми хрустящими простынями, стол и шкафчик для ночного горшка.
– Двадцать пять песет за сутки, – предупредил официант.
Цена устраивала меня. Я бросил сумку, протянул официанту сигарету «Голуаз», дал ему прикурить, закурил сам и вернулся в шумный ресторан.
Официанты, как только могли быстро, подавали вино, кофе, шерри и пиво, выплескивая содовую в стакан с расстояния в два фута, бросали на столы тарелочки с копченой свининой, солеными бисквитами или креветками, спорили с пьяными, одновременно ловко и любезно обслуживая трезвых. Гул голосов разбивался о стропила потолка и отдавался эхом.
Пока ел рыбный суп и омлет, я все время ждал, что ко мне подойдут. Я спросил, кому принадлежит новый автомобиль, стоящий перед домом. Хозяину. Я попросил еще креветок и наблюдал за водителем автобуса, который обогнал меня, сделав ловкий трюк.
В десять тридцать я вышел на улицу. Три человека в комбинезонах сидели на голой земле и пили из фляги красное вино, двое босоногих мальчишек бросались камнями в большой дизельный грузовик, и несколько человек тихо обсуждали рыночные цены на использованные велосипедные покрышки.
Я открыл дверцу автомобиля, чтобы достать свой «смит-и-вессон» 38-го калибра, производящий бесшумно шесть выстрелов, с ручкой из мощного магнита. Я вытащил револьвер, завернул вместе с автомобильными документами и вернулся в свою комнату. На моей сумке по-прежнему лежала обгоревшая спичка, которую я оставил там специально. Однако прежде, чем лечь спать, я все же открыл дверцу маленького шкафчика и сунул свою пушку под ночной горшок.
В четверг во дворе, где я завтракал, солнце палило вовсю. Вокруг колодца в горшках стояли герани, и розовые конволвулосы вились вверх по бамбуковому навесу. Полускрытый сушившимся бельем большой рекламный щит «Кока-колы», выгоревший до бледно-розового цвета, церковная башня, откуда раздались девять глухих ударов колокола, – все казалось игрушечным.
– Друг мистера Макинтоша, не так ли?
Рядом с моим медным кофейником стоял приземистый мускулистый человек примерно шести футов ростом, с большой головой и вьющимися темными волосами. Лицо его, сильно загорелое, оттеняло белизну улыбки. Он держал руки перед собой и время от времени одергивал манжеты своей рубашки. В левой руке он держал зеленый носовой платок, а тремя пальцами правой постукивал себя по лбу.
– У меня к вам разговор. Ваш друг просил меня передать вам лично послание.
Его манера говорить отличалась странным отрывистым ритмом, и голос, понижаясь в конце фразы, заставлял как бы ожидать, что в любой момент он может произнести еще несколько слов.
«Разговор», сказал он. Я знал, что настоящее кодовое слово «беседа».
Он сунул руку в карман своего полосатого пиджака, вынул бумажник, тонкий, как лезвие бритвы, и вытащил из него визитную карточку. Положив бумажник на место, одернул темную рубашку и медленно пробежал пальцами по серебристому галстуку. У него были короткие пальцы, мощные и странно бледные. Он протянул мне карточку тщательно наманикюренной рукой. Я прочел:
"С. Джорджо Оливеттини
Инспектор подводного плавания
Милан
Венеция"
Я несколько раз помахал карточкой, и он сел.
– Вы завтракали?
– Спасибо, с вашего позволения, я уже завтракал.
