Пронзенные вилами, с выпавшими кишками, перебитым позвоночником, заколотые или зарубленные насмерть, задушенные цепями, в разбитых тяжелыми молотами доспехами. И кровь — она была повсюду, впитавшись, словно навечно, в снег и лед немых улиц. Но вот, наконец, и ворота. Распахнутые настежь, а за ними темнота предутреннего морозного леса, освещенного пламенем горящих домов.
Там спасение, свобода. И новая жизнь, взращенная в горниле мести. Но вдруг на дорогу перед всадниками выскочили два воина — злобно оскалившись, они вынырнули в полной тишине из-за угла последнего из домов — хранилища шкур — и, страшно завывая, вскинув свое оружие, уже отведавшее киммерийской крови, бросились к лошадям, стараясь сбить с них всадников. Не раздумывая, Корин слетел с крупа коня на землю, кряхтя, грохнулся в снег, умудрился кувыркнуться через голову, тряся седой головой, и, выхватив из ножен тяжелый кинжал, бросился на врага. Ниал поднял своего коня на дыбы, пугая врагов и отрезая их от лошади Маев.
— В лес, скачи в лес, Маев! Мы скоро тебя догоним, — и он с силой стукнул ее лошадь по крупу крепкой рукой, отдавая свой последний приказ. Маев, обогнув по дуге место схватки, вырвалась на свободу.
Она еле держалась в седле, а конь уносил ее все дальше во тьму.
Изредка она оглядывалась — там умирал ее привычный мир и ее семья. И слезы стояли в глазах. Но киммерийские девы не плаксы. Она знала, что иного выхода нет. И она была в ответе за другую жизнь — еще не рожденного сына, которого так желал Ниал, и она не могла подвести его. А боль безысходности душила сильнее врага, и впереди во мраке лишь путь в неизвестность.
* * *
Ниал, громко крича, выхватил из ножен меч и бросился прямо с седла на врага. Со вторым уже схлестнулся Корин — два тела сплелись в страстных объятиях и катались по земле у крыльца одного из соседних домов. Слышался хрип старика и проклятия ванира. Противник Ниала был не высоким и видом напоминал поджарого пикта, и только рыжая борода колтуном торчащая из-под рубахи говорила о другом. В руках воин сжимал огромную секиру, а глаза горели огнем безумия и жажды смерти. Взревев будто разъяренный тур, он бросился в бой. Ниал мечом отбил его оружие, по дуге пустив его в сторону, затем крутанулся на пятках и, в одно мгновение выхватив кинжал, вогнал его в бок врагу, разрезая одежды и плоть. Он сразу же отскочил в сторону и едва успел увернуться от стальной смерти, метнувшейся к нему с небес, — что едва не лишила его головы. Удар по ногам и ванир падает в снег с перерубленными коленями. Алая пена пучится на его губах, в глазах ненависть и боль, и так трудно сдержать крики проклятий, рвущиеся наружу.
— Умри тварь, — роковой свист меча, и молния света и стали, и падает в снег голова разбойника и убийцы, заливая все вокруг горячей кровью. Не раздумывая, Ниал бросился к отцу. Но тот уже справился со своим противником и тяжело поднимался на ноги, сжимая в руке окровавленный кинжал. Тут силы покинули его тело, и Корин рухнул вниз, распластавшись рядом с трупом ванира. Ниал бросился на колени перед ним.
— Отец, что с тобой? О, Кром, — бок Корина был пробит сильным ударом, из пореза на плече лилась кровь, но он был еще жив, только тяжело дышал и почти полностью обессилел от потери крови. И тут звук копыт возвестил о приближении новых гостей. Сжав меч в сильной руке, Ниал приподнялся, вглядываясь в ту сторону, ожидая увидеть озлобленные, искаженные гримасой ненависти лица врагов, но там были друзья.
— Ниал, ты жив, хвала Крому и Дианцехт, — трое мужчин, две женщины и пяток детишек всех возрастов — те, кто смог выбраться из этого ада, стояли посреди руин селения, а за спиной их бушевало пламя.
— Зарр? Ллир? — вы тоже живы! Корин совсем плох. Помогите мне!
Пора уходить отсюда! И воины, уложив старика на седло, скрылись в темном лесу, оставив позади свой гибнущий дом.
* * *
Маев долго скакала на уставшем жеребце, не разбирая дороги, ночь и тишина окружали ее, где-то там за спиной остались ее родные — живы ли они еще? — она часто оглядывалась, в надежде услышать стук копыт или знакомые голоса. Но все было тихо. Вокруг стояли черными стражами стволы мрачных сосен, маленькие елочки почти по макушку утопали в снегу, и среди поваленных бурей деревьев прятался непроглядный мрак. И тишина.
