— А дальше? — облизнул пересохшие губы Середин. — Дальше что было?
— Ничего не было, ведун, — тяжко вздохнул Радша. — Не вернулся князь за добычей, сгинул в сечах на земле хазарской. Так и осталась она, заговоренная, без хозяина. А каган хазарский порешил, сказывают, с местью к нам прийти. Раз пришел — да побил его князь Олег Новгородский. Два пришел — побил его князь Игорь Рюрикович. Три пришел — побил его Святослав Игоревич. Да так крепко побил, что Владимиру Святославовичу, князю киевскому, и вовсе в Хазарию идти пришлось, дабы ворога найти. Так и не стало боле хазарского разора на Руси, как князь Черный и пожелал.
— Пару лет назад у Мурома я с ратью хазарской повстречался. Не один, естественно, с дружиной тамошней. Потоптали, само собой, поганых. Однако же была рать — тысячи три, наверное.
— Разве же то рать для Хазарии старой? — усмехнулся волхв. — То охрана была у крепостиц порубежных, то рать с купцами по степи такая ходила. Разве рать это? Во времена каган-бека Манасия токмо при гареме его, молва донесла, больше стражи имелось. А вся рать, когда в путь уходила, так головной дозор уж на ночлег вставал, а последние скотники еще из старого лагеря выйти не успевали. А ты, ведун, никак в Муроме бывал?
— Занесло пару лет назад.
— Правду ли сказывают, князь тамошний веру византийскую принял, богу распятому поклоняется?
— Есть такое дело, — признал Середин.
— Стало быть, и вовсе скоро край нам придет… — чуть не простонал Радша. — Он ведь, сказывали, повелел святилище отчее снести?
— Не слышал, врать не стану.
— Путник о том ныне сказывал, по зимнику в Киев шел. Дескать, по весне князь богов в реку повелел кинуть, дабы плыли к тем, кому надобны. Не поверил я тогда, но коли и ты о том же молвишь.
— Я такого не слышал! — повторил Олег.
— Коли князь от богов отчих отрекся, то мог и такое повелеть…
— До Мурома отсюда… — попытался прикинуть Середин, но не смог определить даже примерно. — В общем, далековато. Княжеская блажь не дойдет.
— Как же не дойдет, коли волхв Вельмесь из муромского святилища будет, и волей богов муромских сокровища княжеские запирал! Не было тогда окрест иных святилищ. И градов иных — тоже. Коли боги рухнут, коли покинут землю русскую, то и заклятия Вельмесовы пасть могут! Ринется тогда нежить, в нави за рекой огненной запертая, на наши веси, вовсе с нею сладу не станет.
— Зачем сразу о плохом думать? Может, наоборот: сгинет река с мостом Калиновым на седьмое небо. Глядишь, и вздохнете спокойно, и нечисть всякая утихомирится.
— Ох, ведун, не пугай, — покачал головой Радша. — Коли рухнут запоры чародейские, то ведь и путь к сокровищам княжеским откроется, устремятся к ним охотники со всех сторон. Кто делить, кто захватывать, кто отнимать. Добыча князя Черного велика зело. За нее, опасаюсь, немалые рати тут всё окрест кровью зальют, порубят, посекут. Не минует и нас беда сия. От войны за воротами не запрешься. Разорят нашу Чернаву, ох, разорят. И ведь весна ужо пришла ныне. Надобно дозорных к реке поставить. А ну, сюда идолы поплывут? Нужны они мне, ох, как нужны!
— Мне кажется, ваша деревня заметно ниже по течению стоит, — тихо отметил ведун. — И немного на другой реке…
— По воле богов и реки вспять текут, и русла вмиг перекраиваются! — резко поднялся волхв. — Не тебе судить об их чаяньях. Ты спи, тебе нужны силы…
Радша решительно ткнул указательным пальцем Середину чуть не в переносицу, и тот ощутил, как послушно закрылись глаза, из-за внезапной слабости упала на шкуру голова, а всему телу сделалось тепло и приятно.
Место для стольного города, сердца Рязанского княжества,[4] выбрали сами боги, отрезав двумя оврагами от высокого берега Оки высокий ломоть земли шириной в полкилометра, а в длину и вовсе без размера. Всё, что оставалось сделать людям — так это возвести над обрывистыми склонами рубленые стены да прорыть между оврагами ров, окончательно превратив свой город в неприступный остров, соединенный с большой землей тремя мостами и четырьмя воротами. Четвертые ворота выходили на реку, к многочисленным причалам.
Только увидев город воочию, можно было понять, как решалось здешнее княжество спорить величием с самим Киевом. Размерами Рязань Киеву, а уж тем более Новгороду, уступала — хотя ненамного. Стен каменных не имела, зато предполье — обширные посады, застроенные сараями, мастерскими и немудреными, часто без печных труб, избенками, распаханные под огороды или цветущие садами, — было не только обнесено добротным тыном, но и прикрыто с внешней стороны высокими башнями, на которых дежурили настоящие дружинники, в кольчугах и шлемах, а не обычные ополченцы по очереди в круг. Если Киев, что стоит на впадающем в Черное море Днепре, больше ориентировался в торговле на Византию и Европу, куда тяжело груженные ладьи везли хлеб, мечи, колокола, льняные ткани, пеньку, сало, получая взамен стеклянный бисер, вино, изящную посуду, вырезанную из цветных каменьев, и опять же льняные ткани — но уже выделанные египетскими мастерами, способными превратить грубые волокна в легчайшие платки, то Ока несла свои воды к Волге, еще именуемой Итилем, и дальше — к полусказочной Персии, откуда на Русь везли ковры, шелк, хлопок, пряности, самоцветы, медные узкогорлые кувшины. На востоке хватало своих мастеров, поэтому мечами они не очень интересовались и даже сами привозили диковинные сабли и мечи, гнущиеся, точно ивовый прут. Зато, как ни странно, на жарком юге высоко ценились меха. Еще там с радостью покупали говяжий жир, пеньку, воск, жемчуг. Именно в Рязани, откуда торговые суда плыли через бескрайние поволжские степи, ведун и рассчитывал если не с выгодой, то хотя бы быстро продать свою добычу. Здешние купцы всё ж таки знали, что такое юрта и кому ее продавать.
