— Погодите, я ведь его видела, Редькина-то, — сказала Груня, которая сидела вместе с ребятами. Она теперь часто приходила сюда. — Верно видела, он к батюшке в дом шёл, рыбу нёс.
— Да ведь правда, он нонче с утра рыбачил. Я видел, как он от реки домой тащился.
— А сейчас где же? — У Николки Тимкова не переставал дрожать голос. — Неужто прямо у батюшки в дому помрёт?
Все, как по команде, повернули головы к поповым воротам.
Один Гараська Самарцев не мог удержать смеха.
— Да что вы, ей-богу! От этого сроду никто не помирал!
Но Гараську не слушали, со страхом ожидая, что же будет.
Напряжение длилось недолго. Из ворот поповского дома показалась знакомая всем побуревшая сермяга, подпоясанная верёвочкой, и облезлая заячья шапка. Редькин шёл, широко размахивая ивовой корзиной, со дна которой сыпались соломинки, все в рыбьей чешуе.
Для рыбака Редькина пост — самое прибыльное время. Беднота в Поречном в пост, как, впрочем, и весь год, питается хлебом и картошкой с квасом. А те, что побогаче, привыкшие к молоку, маслу, яйцам да к мясу, в пост, когда ничего этого есть не полагается, переходят на рыбу. Никифора Редькина с его ивовой корзиной ждали и у попа, и у богатых хозяев, так что пост для него превращался в праздник. Вот и сейчас он вышел из поповских ворот, машет корзиной, мурлычет что-то, чуть не приплясывает.
— Здравствуйте, дяденька Никифор, — начал Гараська Самарцев. — Как ваше здоровьице будет?
Спрашивает, а у самого в глазах смешинки прыгают.
— Здоровьица? Да она ничего, здоровьица-то. Чего ей сделается? Редькину, сказать, износу нету! — и, весело подмигивая, прошёл мимо ребят своей странной припрыгивающей походкой.
Редькин не помер. Ничего не случилось и с его крикливой, вечно растрёпанной Мастрашей. И других случаев внезапной смерти на селе не слышно было. Тогда-то Костя убедился, что все эти заупокойные и заздравные записки ничего не значат, и наказания божьего за свой поступок уже не боялся. А Гараська однажды на пути из школы предложил Косте:
— Айда, Костя, со мной к целовальнику за пряниками.
— Ишь богач! А деньги?
— Есть у меня, пойдём. Только никому не говори, слышь!
— Не. А ты где всё же взял?
— «Где, где»! Думаешь, которые деньги в церковных записках, те все богу, да? Не видал, как пономарь кассу считает да себе в карман кругляшки спускает? А ежели и вся касса отцу Евстигнею попадает, дак опять же не богу. Лизке на лишние гостинцы. Пойдём, Костя.
Побежали бегом, а перед целовальниковой усадьбой перевели дух, пошли степенно — покупатели. В узком проулке между амбаром и домом, обернувшись к стенке лицом, стоял подросток в серой рубахе, высокий и тонкий. Целовальников сын Ваньша. Голову он наклонил вниз, не то рассматривая что-то зажатое в кулаке, не то что-то тайно из него выкусывая.
— Здравствуй, Ваньша. Ты чего тут делаешь?
Ваньша медленно оборачивается, судорожно дожёвывая.
— Вот, ре-репу ем. — Тёмные глазки Ваньши перебегают с Кости на Гараську.
— Репу?
— Мг-м. Вот, — разжал и снова быстро зажал кулак.
Странная то была репа. Белая, рассыпчатая мякоть, некусаный бочок покрыт плотной зеленовато-жёлтой кожицей с матовым отсветом, а там, где надкусано до сердцевины, видны коричневые семечки. Всё успели рассмотреть ребята за короткий миг. А Ваньша уж спрятал в карман своё лакомство и приободрился.
— Вы в лавку, что ли? Так маманя тама. Ступайте.
— И то идём, — рассердился Костя. — Ты пошто нас дураками числишь? Думаешь, никогда яблока не видали, не знаем? Главно дело — «репу»…
— Како яблоко, где мне его взять? Сам врёшь!
Ужас охватывает Ваньшу. Сейчас его выдадут мамане, та скажет отцу, и тогда — куда хочешь девайся, найдёт и прибьёт до полусмерти.
— Погодите, робя, — останавливает Костю с Гараськой заискивающий голос, — отведайте-ко.
В Ваньшином кармане, оказывается, ещё есть яблочко, поменьше и всё сморщенное. Несмотря на горьковатую гнильцу внутри, оно кажется необыкновенно вкусным, только уж очень малы половинки.
Потом Ваньша достаёт ещё одно:
— Нате ещё, братцы, только, ради христа, не сказывайте нашим!
— Да пошёл ты! Думаешь, все продажны, как у твоего отца дети! — благородно возмущается Гараська. Но второе яблоко всё-таки исчезает в его кармане.
