Закончив свое невеселое повествование, я склонила голову. На несколько мгновений наступила тишина. Потом леди Мария сказала:
— Я знаю, вы поехали туда вместо вашей матери, леди Изабеллы Стаффорд. Но я всегда буду помнить, что вы служили моей матери-королеве в ее последние дни. Я вознаграждаю тех, кто не оставил ее. Скажите мне, с чего я могу начать возвращать свой долг благодарности.
Я скосила глаза на брата Эдмунда. Я все еще не знала, что лучше сказать… Если бы только мы с ним могли переговорить наедине. Но это было невозможно.
— Вы теперь живете при дворе? — спросила леди Мария. — Я никогда вас там не видела, госпожа Джоанна.
— Нет, миледи, после смерти королевы я принесла послушнический обет.
Собеседница недоуменно отпрянула от меня.
— Значит, это не маскарадный костюм? — спросила она, разглядывая мой монашеский хабит.
— Нет, это маскарадный костюм, — сбивчиво пояснила я. — Я член Доминиканского ордена в Дартфордском монастыре.
— Ах, в Дартфорде, — сказала она, улыбаясь. — Моя мать рассказывала мне о Доминиканском ордене. Я знаю, она восхищалась доминиканцами. Их особенно почитают в Испании.
Я глубоко вздохнула:
— Леди Мария, я принесла обет, потому что ваша мать просила меня об этом.
Слезы снова увлажнили ее глаза.
— Вы воистину близки мне, как ни одно другое существо. Просите у меня что угодно, сестра Джоанна, и вы получите все, что хотите.
Я почувствовала, как напряжение повисло в другом углу комнаты, где стояли трое мужчин. Я сделала шаг к леди Марии:
— Я прошу не за себя, а за своего отца, сэра Ричарда Стаффорда, который содержится в лондонском Тауэре. Его обвинили в попытке помешать королевскому правосудию во время казни моей кузины леди Маргарет Булмер.
Она сочувственно посмотрела на меня:
— Я ничем не могу помочь узнику Тауэра. Приказы моего отца не оспариваются.
— Но он оказался в заключении по распоряжению герцога Норфолка и епископа Гардинера, а вовсе не короля, — сказала я.
Она повернулась к ним:
— Это правда? Епископ, зачем вы сделали это? Этот человек считается опасным? Он изменил его величеству?
Гардинер, разрываемый противоречивыми эмоциями, посмотрел на нее. Наконец натянутым голосом проговорил:
— Нет, Ричард Стаффорд не изменник. Он лишь хотел сократить страдания своей родственницы, которую сжигали на Смитфилде. Ничего, кроме этого. Это преступление не подходит под категорию государственной измены.
— Тогда вы сможете сделать так, чтобы его выпустили? — спросила она. — У вас есть на это полномочия?
Гардинер и Норфолк переглянулись.
— Почему вы медлите? — настаивала принцесса, и в голосе ее прозвучала гневная нотка.
Гардинер поклонился:
— Я позабочусь об этом. Стаффорд будет освобожден до конца недели.
— Я рада, — сказала она и снова повернулась ко мне. — Могу я сделать для вас что-нибудь еще?
— Мне нужно только вернуться вместе с братом Эдмундом в Дартфордский монастырь без помех. — Я намеренно выделила два последних слова, чтобы их смысл дошел до всех, кто находился в комнате. — Я прошу вашего благословения, леди Мария.
Она взяла меня за руки и сжала их.
— У вас есть друг на всю жизнь. Моя мать-королева чтила одно лишь доминиканское благословение. Хотите услышать его от меня?
Мы с братом Эдмундом встали перед ней на колени и закрыли глаза.
Она медленно проговорила:
— Да благословит нас Бог Отец. Да исцелит нас Бог Отец. Да дарует нам просветление Бог Дух Святой: даст глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, руки, чтобы делать дело Божие. Аминь.
Я поднялась на ноги и сделала прощальный испанский реверанс.
— Gracias a Dios у la Virgen,[44] — сказала я.
Она улыбнулась, и в ее глазах снова блеснули слезы.
— Я знаю, вы теперь должны поговорить с герцогом Норфолком и епископом Гардинером, — произнесла я, пятясь к двери, потому что никто не может поворачиваться спиной к королевской особе. — Надеюсь, вы позволите нам уйти?
— Только если вы обещаете писать мне, Джоанна. И писать часто, — сказала она.
— Это будет для меня большой честью. — Я уже стояла у самой двери. Брат Эдмунд — рядом со мной.
Он открыл мне дверь. Я в последний раз взглянула на леди Марию, потом на епископа Гардинера. Его светло-карие глаза вперились в меня, но прочитать их выражение я не могла.
