А потом произошла досадная травма мениска. Можно играть, превозмогая боль. Но добиться серьезных показателей – увы.
И все разломалось. Запуталось. Раньше ему казалось, что он несется в скором поезде, и радостно так было мчаться вперед, яркое солнце, свежий ветер в лицо. А главное, что понятно: вот поезд, и в нем надо ехать. Но теперь – все. Пришлось выйти. Умчался, весело громыхая вагонами, тот скорый поезд. Улетел вперед по стальным рельсам. А он остался. Проводил глазами последний вагон. Убедился, что поезд уехал. Даже не притормозил, не оставил хотя бы призрачной надежды вскочить в несущееся на всех парах счастье. Все.
Он долго пытался глушить боль алкоголем. Компания нашлась сразу же – Витек, сосед, как раз вернувшийся с «зоны» после первой отсидки. Накачивался водкой и увлеченно слушал. Про «смотрящих», «опущенных» и «воров в законе», про тюремную почту и про половинку ножниц, которой проще всего рассчитаться с обидчиком. Мчался в туалет – привыкший к спортивным нагрузкам организм отторгал спиртное, мешал надолго забыться в пьяном дурмане – и снова слушал.
Не верь, не бойся, не проси. А пожалуй, нравился ему этот вечный тюремный лозунг. Было в нем что-то честное, правильное, мужское и надежное.
– Будем сберкассу брать. Инкассатора пристрелим, деньги прогуляем. Ты как, готов со мной? – поинтересовался Витек во время одного из застолий.
Он вяло кивнул. Магазин, сберкассу. Все равно что. Все равно с кем. Тот чудесный поезд умчался вперед, оставив его на тусклом маленьком полустанке. Какая разница, чем теперь заниматься, когда мечта рассыпалась на мельчайшие осколки и даже уже не больно сжимать их в ладони.
Они готовились долго. Чертили схемы, разрабатывали маршрут, готовили укрытие, чтобы отсидеться, пока «мусора» не успокоятся.
Но буквально за несколько дней до планируемого ограбления в его дверь позвонили.
– Вы знакомы с Виктором Анатолиевичем Кравченко? Говорил ли он с вами по поводу Насти Захаровой? Высказывал угрозы в ее адрес?
Он облизнул пересохшие губы и посторонился, чтобы молоденький участковый мог войти в прихожую.
«Настюха? Да, не дождалась. Загуляла, замуж вышла. Убью гниду, говорил Витек. Но это все ерунда. Глупости. Витек прихвастнуть любит. Не мог же он в самом деле на такое решиться, – думал он, украдкой вытирая о брюки вмиг вспотевшие ладони. – Наверное, „мусора“ просто все узнали о наших планах. Настюха – это так, для начала разговора. А потом „колоть“ начнут. Повезут в опорный пункт, и будет все, как Витек рассказывал: плохой следователь и хороший следователь».
– …найдена убитой с многочисленными ножевыми ранениями. Кравченко Виктор Анатольевич по домашнему адресу не обнаружен. Вы знаете, где он скрывается? Предупреждаю вас, что сокрытие сведений…
Он не дослушал участкового. Оттолкнул его и, даже не закрыв дверь квартиры, помчался вниз по лестнице.
Это, должно быть, какая-то ошибка, думал он. Витек не мог, не мог, не мог!
Уже в подъезде Настиной пятиэтажки он понял: что-то не так, обшарпанные стены буквально сотрясаются от протяжного нечеловеческого воя.
Перед Настиной квартирой у него и вовсе заложило уши. Он толкнул двери, обтянутые коричневым дерматином с намертво застрявшими в памяти синими кнопочками, и едва устоял на ногах.
– Ты! Ты тоже с ним водился! Девочка моя, Настенька, на кого же ты меня оставила…
Отцепив впившиеся в ворот рубашки пальцы тети Лены, он прошептал:
– Неужели правда?
И, бросив взгляд в гостиную, с ужасом попятился назад. На полу виднелись отчаянно-черные пятна крови.
– Звери! Вы все звери! Ненавижу вас, скотов поганых! – неслось ему вслед.
Вроде бы Витька разыскали через пару дней в какой-то деревне. Но только ему уже это было безразлично. Хорошо, что разыскали и «закрыли». Иначе он бы сам его придушил. Настюха. Смешные косички, ободранные коленки. Она всегда давала откусить от своего мороженого, не жадничала. А когда мать купила ей велосипед, на нем колесил весь двор. Понятно, почему в Витька влюбилась. Высокий, темноволосый, красивый. И так песни пел, заслушаешься. Понятно, почему оставила его. Не захотела с уголовником связываться. Разлюбила. Говорила – лишь только посадили его, все, вылечилась от любви.
