Поначалу у неё тоже были особые интересы – она ехала ко двору австрийского эрцгерцога Иосифа с тайным поручением от самой королевы Франции…
Ох, об этом афронте не стоило бы и вспоминать! Теперь она добиралась туда же, но уже вместе с Григорием и по его делам, так как её собственные…
Обстоятельства для Сониного дела сложились таким образом, что все первоначальные замыслы рухнули в одночасье – письмо королевы отобрали у княжны некие заговорщики, которые готовили государственный переворот. Так считала Соня. А граф Савари, чьей женой по документам она числилась, – погиб несколько ранее в схватке с этими самыми заговорщиками.
Сейчас Соня была не так уж и уверена в том, что это были именно заговорщики. Они могли быть такими же, как Григорий, заинтересованными особами из какой‑нибудь другой страны. Например, Великобритании.
Или той же Австрии. Чего зря гадать.
Кстати, о документах. Сонины бумаги вряд ли кто мог заподозрить в подделке, потому что изготавливались они в канцелярии королевы Марии‑Антуанетты.
И Григорий Тредиаковский разъезжал по Франции с документами, которые приготовили для него русские дипломаты, что, по его словам, было подделкой самого высокого класса. А ещё, как выяснилось, российским дипломатам очень хотелось узнать, что происходит при французском дворе, так ли уж невинна переписка королевы Марии‑Антуанетты с её родным братом, эрцгерцогом Иосифом Вторым.
Таким образом, встреча с Тредиаковским, которая сначала казалась Соне случайной, вовсе таковой не была. И по пути ко двору австрийскому Григорий интересовался двором французским – выполнял задание своего начальства. Да что там начальства! Сам статс‑секретарь российской императрицы Екатерины Второй, Александр Андреевич Безбородко, по причине вакантности в России места канцлера негласно исполнял его функции и весьма желал знать, что за обстановка сложилась к этому времени во Франции. Вряд ли и он захотел бы упустить повод ознакомиться с письмом Марии‑Антуанетты. Именно с помощью таких людей, как Григорий, правители России имели представление обо всём, что происходило в мире.
Не меньшую заинтересованность в тех же вопросах проявлял князь Потемкин‑Таврический, правая рука императрицы и родственник Сониного мужа – он приходился ему двоюродным дядей. Обычно Григорий не очень это уточнял: дядя и дядя. Он не хвастал своим родством, но ежели случалось оговориться… Да и фамилии у них были одинаковые, как бывает у родственников по отцу.
– Кому я прежде ни представлялся, каждый норовил спросить: а ты не родственник князю Григорию Александровичу? – вроде даже жаловался Соне её муж. – И как ни доказывай, что это не так, непременно начинали выискивать в моем лице сходство с дядей. Да только ли сходство? Большинство людей интересовали именно мои связи. Ежели я, можно сказать, с первым лицом державы на короткой ноге, значит, могу похлопотать, посодействовать, повлиять. Живи я в Петербурге, потерпел бы. Где отшутился бы, где отмахнулся, а во Франции – тут мне известность ни к чему. Вот потому я и тебе Тредиаковским представился. Кто ж знал, что так получится?
Соня про себя думала, что Григорий немного кокетничает. Так ли он хотел скрыть свою родственную связь с фаворитом самой российской императрицы, устроителем и управителем многих великих деяний, умноживших славу России? Разве что обстоятельства вынуждали, иначе он вряд ли стал бы её скрывать.
На этом Сонины знания о муже исчерпывались.
Её попытки узнать ещё что‑нибудь оканчивались ничем. Вопросы жены Григорий будто невзначай оставлял без внимания или говорил, что ответит, как‑нибудь потом, когда они вернутся в Петербург. Вот будут сидеть у камелька и попивать горячий пунш, и он непременно расскажет Соне все подробности своей семейной истории. И даже некую тайну, каковая никак не меньше, чем государственная…
Для венчания Григорию пришлось воспользоваться своими подлинными документами, потому что и вправду произошло событие, которое совершенно не входило в его планы.
При одном воспоминании о том, что случилось между ними на постоялом дворе по дороге в Австрию, Соня покраснела даже наедине с самой собой.
