Они наконец дошли до узкой тропы, ведущей в крепость. Усиленные железом ворота были, как обычно, настежь открыты. В неглубокой нише справа дремал старый стражник Гюнтер. Кожаный камзол был в пятнах от выпитого на обед пива, чуть гнутая алебарда стояла, точно метелка, прислоненная к стене. Еще два стражника и пьяница-орудийщик Райхарт составляли вместе с седовласым Гюнтером весь гарнизон крепости. Заслышав шаги Агнес, солдат встрепенулся:
– Приветствую, сударыня! Видать, не задалась сегодня охота? – Он осклабился, пожевывая выточенную из щепки зубочистку, но затем взглянул на Агнес с беспокойством: – А где же ваш сокол? И почему у Матиса вид такой мрачный, будто по нему стадо вшей пробежалось?
Агнес поджала губы и помотала головой:
– Нет… все хорошо, Гюнтер.
И после прошептала Матису:
– Будет, наверное, лучше, если я одна пойду к отцу. Иначе он опять решит, что ты меня во что-то втянул.
Парень кивнул и тихо спросил:
– А аркебуза?
– Положись на меня. Он ничего не узнает.
Агнес еще раз стиснула ему руку и под недоверчивым взором Гюнтера прошла во внешний двор. Там, как это часто бывало, царило запустение. Несколько гусей с гоготом носились по древней, запачканной навозом и грязью брусчатке. Кроме них, зловещего спокойствия ничто больше не нарушало. Жилая башня и примыкавшее к ней главное здание вздымались на высоту тридцати шагов и затеняли двор. Слева располагалось так называемое дворянское собрание. Некогда роскошное фахверковое сооружение, ныне перекошенное и с дырявой крышей, находилось теперь на грани разрушения. За ним примостилось несколько ветхих сараев и хозяйственных построек.
С тяжелым сердцем Агнес вступила в небольшой внутренний двор. Размышляя над дальнейшими действиями, она вошла в темную от копоти, продуваемую сквозняками кухню. Собственные мысли настолько ее увлекли, что кухарку Хедвиг она заметила, лишь едва не столкнувшись с ней. Толстуха как раз помешивала гороховый суп в горшке. Она беспокойно глянула из-под чепца и отложила ложку.
– Что с тобой, деточка? – спросила Хедвиг с сочувствием. – У тебя вид как у мертвеца.
Кухарка знала Агнес с самого рождения и временами до сих пор обращалась с нею, как с маленькой девочкой. Агнес уже не обращала на это внимания.
– Просто устала, – ответила она надломленным голосом.
– Так отведай немного горохового супа. Он тебе мигом…
– Господи, хоть кто-то в этой крепости может понять, что мне просто хочется побыть в покое?! – неожиданно прошипела Агнес. – Неужели это так сложно?
В тот же миг она пожалела о своих резких словах.
Кухарка изумленно опустила тарелку, которую протянула было Агнес.
– Хорошо-хорошо, – пробормотала она. – Я просто хотела как лучше. Может, тебе и вправду прилечь надо… Ты прямо не в себе. – Хитро улыбнулась: – Так бывает, когда взрослеешь. Кровь кипит, все раздражает… Может, вы с Матисом?..
Заметив сердитый взгляд Агнес, она замолчала и принялась дальше помешивать в горшке. Но от Агнес не укрылась едва заметная улыбка на лице старой кухарки.
Не сказав больше ни слова, девушка поднялась по витой каменной лестнице в свою комнату, расположенную на втором этаже. Сердце бешено колотилось, она устало опустилась на кровать, закрыла глаза и попыталась выбросить из памяти сегодняшний день.
Но грохот аркебузы еще долго стоял у нее в ушах.
* * *
А в нескольких милях высоко в облаках парил сокол. Он устало взмахивал крыльями, одно из хвостовых перьев сломалось: скоро ему придется приземлиться. Но там, внизу, по-прежнему подстерегала опасность. Раскатистый, оглушительный гром до такой степени напугал маленького хищника, что он давно сбился с пути и летел теперь над незнакомой местностью. Он не слышал зазывающих криков хозяйки, и никто не размахивал на земле приманкой, привлекая его внимание.
Он был один.
Силы начали покидать его, и сокол, нарезая широкие круги, стал постепенно снижаться. Из множества зеленых, бурых и белых пятен он высмотрел посреди леса квадратное сооружение, отдаленно похожее на родной дом. Сокол взял на него курс и в скором времени уселся на карниз у открытого окна. Он замахал крыльями, вскрикнул и принялся клекотать, зазывая хозяйку, как научился еще птенцом. Наконец к нему протянулись заботливые руки. Но то оказалась не мягкая и привычная перчатка из кожи, в которую его обычно брали.
