– Я думала, они смирились, – продолжила она. – Столько времени прошло, и мы надежно оберегали тайну!.. Неужели нам снова придется пройти через этот ад?
– Они ничего не найдут, поверь, – попытался успокоить ее другой гость. Он был заметно моложе, а грязный фартук указывал на то, что мужчина примчался сюда прямо из мастерской. – Мы замели все следы, об этом известно только братству. А из наших говорить никто не станет. Никто! Голову готов дать на отсечение!
Эльзбет тихо рассмеялась и покачала головой:
– Откуда в тебе столько уверенности? Эти люди хитры и жестоки, как цепные собаки! Ты и сам знаешь, что они устроили в прошлый раз. Они не знают пощады. Они все перевернут вверх дном, и люди заговорят из страха… Рано или поздно они что-нибудь отыщут! У вас или у меня.
– Помни о данном тобой обещании, Эльзбет. Помни о своей клятве. – Старик отставил кружку и тяжело поднялся: дальний путь от Анвайлера и через лес дался ему явно нелегко. – Мы пришли, чтобы предупредить тебя. Это не освобождает тебя от твоего бремени. Если и удастся сохранить тайну, то скорее уж здесь, чем в городе.
Он знаком позвал гостей, и все трое направились к двери. Но у порога старик снова обернулся:
– Мы поклялись оберегать тайну, пока не настанет наш день. Столько поколений, и все молчали… Ничто не заставит нас нарушить данного обещания.
– А что, если этот день уже настал? – тихо спросила знахарка, по-прежнему глядя в огонь. – Что, если настало наконец время действовать?
– Это уже не нам решать. Это ведомо одному лишь Господу. – Старик нацепил запачканную шляпу. – Спасибо за горячее питье, Эльзбет. Да хранят тебя небеса.
Все трое молча развернулись и покинули хижину. Ветви, усыпавшие землю, с треском ломались под их ногами. Шаги медленно удалялись.
Затем воцарилась тишина.
Эльзбет Рехштайнер осталась наедине со своим страхом.
* * *
Агнес и Матис молча поднимались к крепости. Тропа круто взбиралась вверх. От поляны до взгорка они бежали, почти не останавливаясь. Сердце у Агнес все еще бешено колотилось, на лбу выступила испарина. Перед глазами то и дело возникало разорванное, окровавленное туловище, до сих пор слышались крики преследователей. Она понимала, что им чудом удалось избежать смерти. Постепенно Агнес успокоилась и в красках представила, что скажет на все это отец. Мало того, что сокол так и не нашелся, а маленький Пьюк теперь мертв, аркебузу им тоже пришлось оставить. Если Филипп фон Эрфенштайн узнает, что Матис обокрал его, то просто озвереет. Агнес, конечно, сомневалась, что отец выдаст Матиса наместнику Анвайлера. Но арест ему точно был обеспечен. Если не изгнание.
– Может, не слишком-то и умно было этот эксперимент на поляне устраивать, – пробормотал Матис.
Ему тоже крепко досталось от всего пережитого. Он мелко трясся и до сих пор был мертвецки бледен, а черные пятна сажи на лице только усиливали впечатление.
– Не слишком-то и умно? Да это был самый… самый глупый из твоих поступков! – выпалила Агнес.
Но она был слишком измотана, чтобы злиться по-настоящему.
– Взрыв, наверное, в самом Риме слышно было, – продолжила девушка чуть спокойнее. – Хорошо, если еще какие-нибудь подонки не объявятся, вроде этих…
– Теперь, по крайней мере, одним подонком меньше.
Матис упрямо смахнул с лица золотистый локон и вытер сажу со лба. Агнес уже не в первый раз отметила, как он был красив – пусть и не в прямом смысле слова. Сломанный когда-то нос искажал приятные в целом черты лица. Взор у него был мрачный, и смотрел Матис вечно исподлобья. С детских лет было в нем что-то дикое, буйное, и именно это всегда привлекало Агнес.
– Думаю, твой отец гордился бы мной, если б узнал, – проворчал Матис.
– Думаю, он скорее задницу тебе надерет как следует. Молись, чтобы он никогда не узнал об этом. Да он уже, наверное, что-нибудь заподозрил – после двух-то взрывов… Он ведь знает, какую любовь ты питаешь к огнестрельному оружию.
Матис презрительно фыркнул:
– Не будь он таким упрямцем, цены бы не было моим знаниям. Мне… мне все-таки стоило бы поговорить с ним разок…
– Трифельсу не нужна помощь. Во всяком случае, не от простого подмастерья, – резко перебила его Агнес. – Так что забудь об этом, пока отец вконец не озверел.
