То была длинная витиеватая речь — сразу обо всем на свете. Для начала обстоятельный Руслан изложил суть отношений Кабарино-Балкарии и России «ни одной войны за всю многовековую историю», затем перешел к «славным представителям великой соседки», нам то есть, нарисовал словесные портреты дорогих гостей (лестные, несколько приукрашенные, как портреты художников на Старом Арбате) и, наконец, пожелал благополучия родственникам, близким, знакомым — вообще всем хорошим людям, живущим на этой чудесной земле…
Я понимал — мы гости из Кремля, здесь принято произносить цветистые речи. Но все же ощущал — Руслан говорит искренне. Кто мы ему? Мелкие чиновники, а он министр целой республики. Давно не приходилось слышать таких добрых слов. Отвыкли мы от них. И так вдруг легко сделалось на душе, как бывает в короткие минуты нежданного счастья. Смотрел, как улыбается Андрей — он чувствовал то же самое. Взглядом на взгляд ответил ему: и я, мол, рад, что мы здесь, Руслану рад, тебе. Хорошо заводить новых друзей!
— За сказанное! — подытожил министр.
Вечером, нагруженные гостинцами, вернулись назад, в санаторий. Андрей оказался настоящим товарищем. Все дары аккуратно разложил по тарелкам, решив созвать ребят из соседних номеров. Похоже, только нам повезло с провожатым. Остальная группа — врачи, связисты, охранники — никого не дождались и дружно сосали лапу в голодном санатории. Кому не жаль было командировочных (целых 18 тысяч старыми в сутки), купили в соседнем магазине водку (пять тысяч) и под неё любовались горным видом из окна.
Пока Андрей орудовал ножом и штопором, я созывал по этажу гостей. Зашел в номер к «айболитам» и остолбенел. Двое личных врачей президента пожилой, седовласый, ещё стройный, похоже, бывший дамский любимец, и молодой, смахивающий на солнцевского братана парень в спортивном костюме1 обитали в наглухо задраенном номере, насыщенном винными парами и прокуренном, как кубрик пиратской шхуны. Бычки топили в бутылке, уже до отказа заполненной коричневой никотиновой жижей. Рядом — горка опустошенных склянок из-под медицинского спирта.
— Да тут сдохнуть можно, док! — обратился я к пожилому. — Хоть бы окно открыли…
— Зачем? — пожал он плечами. — Нарушится гармония. Лечение должно быть полноценным…
Ночью, переполненные впечатлениями, мы с Андреем никак не могли заснуть. Рассказывали друг другу о себе.
Была у него в жизни драма, давно, ещё во времена лейтенантства. Умерла от злой болезни молодая жена. Остался один с маленьким сыном на руках. Никого из родных в Москве не было. Трудно это — самому стирать, готовить, провожать и встречать из садика. По вечерам — когда сослуживцы торопятся кто в соседнюю закусочную, кто к верным подругам — бежать домой штопать колготки, купать сына. «Не журись, Андрюша!» — говорил он сам себе. И люди не догадывались, что творилось у него на душе. Всегда доброжелательный, улыбчивый, не нытик, но жалостливый к другим, он вызывал в коллективе дружную симпатию. Ребята всегда старались помочь — кто порточки выросшего сына принесет, кто апельсин, а кто и двадцатку до лучших времен…
Наутро эстафету Руслана приняли офицеры местного ФСБ, ответственные за работу с прессой. Повезли нас на рыбалку в сторону Терека, верст за тридцать от Нальчика.1 Не совсем, конечно, рыбалка. Купили на рынке, пренебрегая сазанами и осетрами, несколько белых рыбок, похожих на карликовых сомов (как из таких уху сваришь?). Позже бросили вещи на берегу, развели костер. И снова нахлынуло давешнее умиротворение, ускользающая волна тихой радости…
Река — быстрая, ледяная, ревет на перекатах. Искрится, дрожит в кристальных потоках апрельское солнце. В его лучах угадывается на противоположном берегу контрастно-черная фигура рыбака с неводом. Он медленно движется в нашу сторону — забросит невод, вытащит, снова забросит… Ритмичные движения, как в замедленной съемке.
Котелок закипает. Скоро будет уха.
— Не сомневайтесь, — говорит Валерий, один из наших провожатых. — Это хорошая рыбка. Маленькая, но наваристая. Водится только в Тереке…
Уха и вправду оказалась не хуже волжской. Вот так сомики! Андрей живописал коллегам будни Службы безопасности, рассказывал о повадках ожидаемых в скором времени журналистов.
