Еще не услышав ответ, я сердцем поняла, что случилось самое худшее. То, что я и ожидала… То, что предчувствовала.
– Его светлость маркиз храбро сражался. Он привел нас к победе, – серьезно продолжал бретонец на своем наречии. – Теперь он ранен.
– Ранен?
– Три пули пробили ему легкое.
Слишком потрясенная, чтобы сразу ощутить жгучую боль от этого известия, я беспомощно оглянулась и увидела Тюрпена. Лекарь-самоучка виновато развел руками.
– Такова Божья воля, мадам. И при ранении одной пулей воздух попадает в плевру, и легкое опадает. А уж о трех пулях и говорить нечего…
– Он жив? – воскликнула я.
– Да. Он жив. Он приказал нам двигаться в сторону Лаваля.
Маргарита своевременно подошла, чтобы поддержать меня под локоть. Я попыталась быстро справиться с головокружением. Известие было слишком ошеломляющим, чтобы я успела ощутить жгучую боль в душе. Лескюр смертельно ранен… Наверное, мне следовало бы кричать от отчаяния и заливаться слезами. Вместо этого я высвободилась из рук Маргариты и молча пошла за обозом.
– Тюрпен, вы уверены, что ничего нельзя сделать?
– Увы, мадам, я не Бог…
Я шла вперед, глядя перед собой невидящим взглядом. Лицо было бледно, как мел, губы плотно сжаты, а в черных глазах не было слез. Когда я в последний раз плакала? Кажется, тогда, когда Лескюр освободил меня от графа де Шаретта. А теперь, когда Луи Мари умирал, я не способна была проливать слезы.
У меня внутри будто все замерло, заледенело. Кровь невыносимо стучала в висках, выстукивая единственную мысль: «Я снова осталась одна». Снова нет человека, на которого я могла бы опереться. Уже не будет теплых искренних разговоров, нежных слов, руки маркиза, перебиравшей мои волосы. Уже ничего не будет… И я должна смириться с этим?
– Мадам, мадам, все ли с вами в порядке? – встревоженно спросила Маргарита, заглядывая мне в лицо.
– Что?
Я смотрела на нее непонимающим взглядом.
– Может, вам лучше сесть в повозку?
– Я думаю, – воскликнула я с внезапным гневом, – что все вы можете оставить меня в покое!
Я не желала никого видеть, не хотела ни с кем разговаривать. Какая разница, все ли со мной в порядке! Если бы я умерла, это было бы для меня самым лучшим выходом. О, теперь я понимала Марию Антуанетту, которая говорила то же самое четыре года назад.
Через полчаса я нашла маркиза. Его несли на носилках двое бретонцев. Он лежал с закрытыми глазами, в лице не было ни кровинки. Оно даже приобрело тот восковой оттенок, какой бывает у мертвых. В отчаянии я бросилась к нему. Бретонцы, наверняка зная о наших отношениях, мне не препятствовали. Я взяла его за руку, она была такая горячая, что почти обожгла меня.
Он открыл глаза и, увидев меня, подался вперед. В его глазах, пылающих от лихорадки, я не прочла ни радости, ни удивления. Только гнев.
– Вы?
– Да, я, – произнесла я, сдерживая рыдания.
Теперь, когда я увидела его, весь лед в моей душе растаял. Слезы были готовы сорваться с ресниц.
– Что вы тут делаете? – крикнул он разъяренно. – Уходите!
Я пораженно смотрела на него, ничего не понимая. Он дышал тяжело, с хрипом, а от громких слов страшно закашлялся, откашливая ярко-красную вспененную кровь. Внутри у меня все похолодело от страха. Я оглянулась, взглядом разыскивая Тюрпена.
– Мне не нужен врач, – с трудом прохрипел маркиз. – И вы тоже… Уходите! Я не позволю вам видеть, как я умираю.
– Луи Мари, – попыталась объяснить я, – поймите, что мой долг – это…
– Ваш долг – избавить себя от лишних страданий. Уходите!
– Но я…
– Уходите, не то я прикажу вас увести!
Он был способен это сделать. Его намерение было слишком решительно. Он не хочет, чтобы я видела его в таком состоянии… И все же мне было очень больно от того, что он прогоняет меня.
Тогда его пальцы слегка шевельнулись, и он с трудом протянул мне руку. Я порывисто подала свою. Его пальцы на мгновение сплелись с моими и сразу же их выпустили. Лескюр упал на спину, струя крови потекла у него по подбородку.
– Вам скажут, когда я умру. Ступайте! Я люблю вас…
Задыхаясь от боли и отчаяния, я побежала прочь, в конец обоза. Мне скажут, когда он умрет… Боже, как жестока жизнь! Как жестока! Как безжалостно она расправляется со всеми, кто любит меня! А он… он даже не позволил мне быть рядом с ним.
