Вместе с Генри они пересаживаются на качели на краю веранды, и он прижимается к нему, зарывясь лицом в воротник рубашки. Генри обнимает его одной рукой, касаясь его лица кончиками пальцев, пахнущих дымом.
Джун поет строчки из песни Annie’s Song: «Ты обостряешь мои чувства, как ночь, проведенная в чаще». Бриз колышет высокие кроны деревьев, вода бьется о деревянные балки пирса, и Генри наклоняется к Алексу, чтобы прижаться к нему своими губами, а Алекс… Алекс настолько влюблен, что готов умереть.
На следующее утро Алекс вываливается из кровати с легким похмельем и плавками Генри, обвязанными вокруг локтя. Технически они действительно спали на раздельных койках. Просто не сразу.
Склонившись над кухонной раковиной, он залпом выпивает стакан воды и смотрит в окно. Солнце бросает свои ослепительно-яркие лучи на озеро, а где-то в его груди разгорается крошечный огонек уверенности.
Все дело в этом месте. Такая удаленность от Вашингтона, все эти знакомые старые запахи кедров и сушеного чили, все это спокойствие. Он вернулся к истокам. Алекс может прямо сейчас пойти на улицу, зарыться пальцами в упругую землю и понять все о самом себе.
И он действительно все понимает. Он любит Генри, и это не новость. Он влюблялся в Генри многие годы, возможно, с того самого момента, как увидел его на глянцевых страницах J14, и почти наверняка с того раза, когда Генри прижал Алекса к полу в подсобке больницы, сказав тому заткнуться.
Так долго. Так сильно.
Потянувшись за сковородой, он улыбается, потому что знает: это тот сумасшедший риск, противостоять которому у него нет сил.
Когда Генри забредает на кухню в своей пижаме, на длинном зеленом столе уже накрыт завтрак, а Алекс стоит у плиты, переворачивая свой двадцатый блинчик.
– Это что, фартук?
Свободной рукой Алекс приподнимает свой фартук в горошек, надетый поверх одних трусов, так, словно хвастается одним из своих сшитых на заказ костюмов.
– Доброе утро, милый.
– Прости, – говорит Генри. – Я искал кое-кого другого. Низкорослого красавчика, наглого и раздражительного до десяти утра. Ты не встречал его?
– Отвали, я среднего роста.
Рассмеявшись, Генри пересекает кухню и подходит к Алексу, стоящему у плиты, чтобы обнять его сзади и поцеловать в щеку.
– Любимый, и ты и я знаем, что ты преувеличиваешь.
До кофеварки всего шаг, но Алекс протягивает руку и зарывается пальцами в волосы Генри прежде, чем тот успевает пошевелиться, а затем притягивает его и прижимается к губам. Слегка выдохнув от неожиданности, Генри все же отвечает на поцелуй сполна.
Алекс моментально забывает о блинчиках и обо всем вокруг. Не потому что хочет сотворить с Генри что-нибудь невероятно грязное и непристойное, возможно, даже в этом самом фартуке, а потому, что любит его. А разве не дико знать, что именно это и делает все непристойности такими приятными?
– Не знала, что у нас тут вечеринка, – внезапно раздается голос Норы, и Генри отпрыгивает от Алекса так быстро, что чуть не приземляется задницей в чашу с маслом. Она подходит ко всеми забытой кофеварке, глядя на них и хитро ухмыляясь.
– Это выглядит негигиенично, – с зевком замечает Джун и опускается на стул.
– Извините, – застенчиво произносит Генри.
– Не извиняйтесь, – бросает Нора.
– Я бы и не стал, – говорит Алекс.
– У меня похмелье, – встревает Джун, потянувшись к кувшину с шампанским и апельсиновым соком. – Алекс, все это сделал ты?
Алекс пожимает плечами, и Джун прищуривается на него сонным, но многозначительным взглядом.
В этот день, стараясь перекричать шум лодочного мотора, Генри обсуждает с отцом Алекса парусники на горизонте, что в итоге переходит в сложную дискуссию о подвесных моторах, которую Алекс даже не надеется понять. Прислонившись спиной к носовой части лодки, он просто смотрит на них и легко себе представляет: Генри приезжает с ним к озеру каждое лето, учится готовить жареную кукурузу, вяжет аккуратные морские узлы, идеально вписываясь в его странную семейку.
Поплавав, они, перекрикивая друг друга, спорят о политике и вновь принимаются играть на гитаре. Генри фотографируется с Джун и Норой, обе в купальниках, и он обнимает их за плечи. Нора хватает его подбородок рукой и лижет в щеку, а Джун зарывается пальцами в его волосы и склоняет голову к шее, ангельски улыбаясь в камеру. Генри посылает снимок Пезу и получает в ответ расстроенный хаотичный набор букв и плачущие смайлики, и все они едва не уписываются от смеха.
