— Неплохо ты тут устроился, совсем неплохо!
— А ты постой целый день на стене под татарскими стрелами, тогда поймешь, как важно иметь возможность расслабиться, если выпадает короткая минута отдыха.
— Китеж тебе все равно не отстоять, несмотря на твою артиллерию, город обречен. Как только хан Гирей вылезет из болот и подойдет к Китежу, ты не продержишься и двух дней — у него есть стенобитные машины. А инструкторы Манфрейма уже просветили его насчет твоих пушек.
— Откуда у тебя эти сведения?
— Разведка с базы старается собирать информацию обо всем происходящем вокруг.
— Ну и что же ты мне посоветуешь? Сдать город без боя?
— Нет, есть более надежный путь. Бороться с причинами, а не со следствием, с теми, кто направляет татар. — Он замолчал и внимательным взглядом обвел комнату, затем достал блокнот и, написав в нем короткую записку, протянул ее Глебу.
«Здесь нельзя разговаривать — нужен заземленный металл, еще лучше спуститься в подвал».
Глеб пожал плечами, ему вовсе не хотелось возвращаться в помещение, пропахшее порохом и кровью, где только что шел бой. Однако он привык считаться с мнением Крушинского. Многочисленная княжеская стража, специально проинструктированная им на этот счет, не могла пропустить сюда базовских технарей для установки подслушивающих устройств. Тем не менее он отдал слугам необходимые распоряжения, и спустя полчаса они сидели глубоко под землей.
Здесь пахло сыростью, плесенью и кислой брагой, однако в остальном княжеские слуги за полчаса сделали все возможное, чтобы это помещение напоминало жилую комнату.
Здесь горели смолистые факелы, а от жаровни с углями шло живое тепло, стол мало отличался от того, что стоял в покоях Глеба. Впрочем, еда почти не интересовала Крушинского, и Глеб пожалел, что с ними нет Васлава, который каждое простое действие, будь то еда или битва, умел наполнять своей бьющей через край жизненной энергией.
Крушинский долго молчал, задумчиво цедил из кубка хмельной медовый напиток и о чем-то сосредоточенно думал. Глеб не торопил его и не задавал вопросов, понимая, что, когда придет время, друг сам расскажет ему все.
Наконец Крушинский поставил кубок на стол и, не сводя с Глеба внимательных глаз, сказал:
— Больше всего меня поразило в рассказе Фруста то, что он знает о тебе многое такое, чего знать не должен. О том, например, что ты появился здесь из другого мира. Возможно, он имел в виду космический перелет, а возможно, знает даже о временных переходах между мирами. Фруст стал для меня полнейшей загадкой. Он существо весьма осторожное и хитрое, те сведения, которые мне удалось из него вытянуть, слагались буквально по крупицам, и у меня сложилось впечатление, что в какой-то степени свои знания о нас он получает из наших же разговоров. Причем для этого ему не нужна никакая техника. Он обладает особым видом телепатии, позволяющей при желании слышать нужный разговор на любом расстоянии. Вот почему мы сидим в этом подвале.
— Но ученые базы ничего не знают о подобной телепатии.
— Арометанская наука по сравнению с нашей ушла далеко вперед, к тому же Фруст не гуманоид и может обладать от рождения свойствами, о которых мы даже не подозреваем. Никто понятия не имеет, к какому виду живых существ он принадлежит.
— Как это может быть, ты что, его не видел?
— Его тело закрыто толстым слоем биопласта, и о том, что находится под ним, можно только догадываться.
— Ну хорошо. Считай, ты меня убедил. Так что же ему нужно, этому Фрусту?
— Книгу, Глеб. Книгу, которая обладает столь высокой ценностью, что некий иномирянин, обладающий неограниченными финансовыми возможностями, готов совершить ради нее космическое путешествие в десятки световых лет. Книгу, о которой я, между прочим, ничего не знаю, хотя мы друзья, и я был уверен, что от меня у тебя нет никаких значительных тайн.
В его голосе Глеб уловил тщательно скрываемую обиду и ответил так, как только и мог ответить:
— Есть тайны, которые нам не принадлежат и которыми мы сами распоряжаться не вправе.
После этого они надолго замолчали. Глеб надеялся, что Крушинский поймет его правильно и не позволит несправедливой обиде заслонить все, что их связывало.
