Поэтому я отдаю себе отчет, что какими бы интернационалистами многие из нас ни были, логика политической борьбы, логика противостояния, уже достигшего опасной фазы, логика гарантированной победы (не оставляющей возможности оппоненту, собравшись с силами, отыграть назад) приведет к тому, что мы должны будем, если и не поддержать публично не самые демократичные требования наших более радикальных коллег, то, по крайней мере, не препятствовать их реализации.
Когда Тарас Возняк и Борис Кушнирук на УП критикуют Тягныбока и сражаются со «Свободой» с позиций «демократического национализма», они мне симпатичны, и их хочется поддержать. Но я же понимаю, что это противники более опасные, чем Тягныбок, поскольку способны привлекать на сторону тех идей, которые «Свобода» отстаивает при помощи бейсбольной биты, симпатии интеллектуалов. Посмотришь на них и начинаешь понимать Сталина, который утверждал, что для мирового рабочего движения социал-демократы опаснее фашистов. И ведь прав был, фашистов уже в 1945 году след простыл, а социал-демократы и к развалу СССР руку успели приложить, и сейчас неплохо себя чувствуют.
В общем, я не случайно начал с собачьей истории. Сердце всегда бывает на стороне гуманистов, но человек является человеком благодаря способности мыслить и на основании имеющегося опыта предвидеть будущие опасности. А мозг подсказывает, что правда не всегда на стороне гуманистов. Собака, даже стерилизованная, может рано или поздно укусить, а стая кого-нибудь покусает обязательно. Сотня-полторы жертв в Москве 19–20 августа 1991 года могла бы не только спасти СССР от распада, но и избавить его народы от миллионных жертв, понесенных за последующие двадцать лет. Китайцы на Тяньаньмэнь решились не быть гуманистами, члены ГКЧП в Москве, как и Янукович с Кучмой в 2004 году в Киеве, испугались личной ответственности в случае неудачи.
Между прочим, враг не случайно, прежде чем начать атаку, всегда сообщает, что сопротивление бесполезно, обещает хорошее обращение и предлагает прекратить бессмысленное сопротивление, угрожая в противном случае безжалостно уничтожить. Таким образом враг пытается деморализовать и победить, не подвергаясь опасностям сражения, исход которого всегда непредвиден. Сражающийся имеет шансы на победу, как бы ни было ужасно его положение, сдавшийся проиграл изначально. Поэтому мы не сдаемся, и не стоит ожидать, что в критической для себя ситуации сдадутся наши убежденные противники. Может, затаятся и будут вновь ждать своего часа, но не сдадутся.
По причине вышеизложенного я, будучи безусловным сторонником сохранения естественной западной границы, проходящей по линии, установленной в 1945–1946 годах, понимаю, что от Галичины, а возможно, и еще от пары-тройки западных областей, скорее всего, придется отказаться. Не потому, что хочется, чтобы они там нахлебались своей «евроинтеграции» по самые уши. Те, кто говорит, что там живут тысячи русских людей, которых грех бросать, правы. Но националисты не сумели ассимилировать русскую Украину, потому что, пожадничав, не отпустили Крым и Донбасс, когда те хотели и готовы были уйти. Теперь жалеют.
Уверен, что без всякой русификации, только ввиду перспективы воссоединения Украины и России в едином государстве, Галичина захочет самостоятельности и заявит об этом в полный голос. Пойдя навстречу «законным требованиям народа», мы избавим себя от неразрешимой задачи полной ассимиляции в кратчайшие сроки абсолютно чуждого как минимум конфессионально и исторически населения, компактно проживающего на своей исторической территории и составляющей до 1/5 от общей численности населения страны. Никому не под силу сделать в Галичине то, что галичанам не удалось в Донбассе и Крыму.
А вот остальная Украина — пластилин. «Заповедник застоя», которому в 1989–1991 годах ставили в пример «революционную» Белоруссию. Заповедник национализма сегодня. Завтра она так же легко станет хоть русской, хоть советской коммунистической, хоть даже исламской.
Но все это будет или может быть лишь в том случае, если нам удастся победить. Если же нет, то, как бродячим киевским псам, нам придется рассчитывать лишь на гуманизм мирового сообщества и желание наших правителей приобщиться к «европейским ценностям».
