Коварный камень изумруд - страница 49

— Баранов.

— Да, Баранов, тот у тебя совершенно святой человек... Не пойму я тайны твоих знакомств.

— А и понимать не надобно. Люди в моём большом духовном сане всегда двигаются от беса к Богу. Или наоборот. Я в том смысле говорю, что душа человеческая только и мечется от беса к Богу. Человеку надобно его душу постоянно, понимаешь ты, мыть. Мыть молитвенными словами или бить его душу примерами чистой совести, чистой жизни. Тогда... может, и выкуется человек нашего времени... Ну, тут я начал и тебе проповедовать. Оставим это. Дорога у нас ещё не закончилась, ещё время есть, чтобы тебе порассказать об этой чудесной стране — Сибири. А пока я тебя малость проэкзаменую. Что ты там писал про сибирские тайные схроны? Читай!

— Я на память скажу.

— Скажи на память.

— Ну, благословясь, сначала вот что мне надобно знать: «По реке Подкаменная Тунгуска спуститься до посёлка иноверцев Вана Вара. Потом проехать от сего посёлка на чистый Восток десять вёрст. В том месте должна стоять избушка русского промысловика русским именем Евмений, а по-туземному будет — чум Хукаяма...»

Поручик Егоров Александр Дмитриевич вдруг в голос расхохотался, произнеся такое туземное имя. И хохотал долго. Хохот его сильно не понравился Петру Андреевичу. Он молча окатил лицо поручика холодной водой из деревянного ковша. Вернул офицера к реальным чувствам...

И без подготовки вдруг рассказал поручику тайной экспедиции её Императорского Величества и про Евмения, и про дела купчины Провоторова, и про некоего Требня, бояться коего не надо, а токмо что уважать... И про неписаные сибирские обычаи рассказал. И тут же перешёл к обычаям совершенно иным, уральским обычаям, к обрядам других, не сибирских, а горных, уральских народов. И про необъятные клады тех неизвестных народов рассказал, и даже чертежи, как те клады найти, приложил.

От тех рассказов Александра Егорова, бывшего поручика фельдъегерской службы Тайного Приказа Её Императорского Величества.

Через Псков, Брест, Варшаву и Познань курьеры возили дипломатическую почту на Вену, Берлин, Париж и Лондон. На этот раз, в середине января, готовилась выйти из Петербурга на Берлин особая почта, денежная. Кроме писем и посылок разного свойства, в ней должны везти большие суммы пенсионных денег. Для оплаты разных услуг разных людей, сотворенных ими в прошедшем году. В том числе в той почте имелся особый пакет с повторным письмом императрицы Екатерины к немецкому кайзеру Вильгельму, а в том письме лежала и свёрнутая санкт-петербургская газета с опубликованной «дарственной македонца» и с грубой резолюцией императрицы.

В отдельном ларце, обшитом парусиной, лежал султанский изумруд, сорок лет назад похищенный у проезжего в Берлин турецкого посольства и негаданно преподнесённый нынешней императрице её фаворитом... Что же, в огромной России всякое случается, и тёмные тайны выныривают буквально и фигурально прямо возле трона... Тот изумруд императрица и решила подарить теперь своему агенту Кейзерлингу... Кто же помнит, что турки хотели тот дорогущий камень подарить отцу нынешнего немецкого кайзера? Никто. Время — лучший укрыватель и людей, и дел их...

Будучи до Нового года особым курьером, бывший сержант Малозёмов знал способы перевозки дипломатической вализы и денежных пакетов. Из Петербурга почту вывозили на трёх возках при десяти конных драгунах на каждый возок и так ехали до Варшавы. А после Варшавы возки шли без военной охраны, ибо всё пространство до Берлина считалось уже просвещённой Европой, где опаски от лихих людей быть не должно. Да и русских драгун с острыми палашами в Европе видеть не желали.

В канун выезда курьерской тройки, поздним вечером, Малозёмов подкараулил полковника Булыгина. Тот ехал домой согласно своему новому чину, на четвёрке лошадей. Но ради экономии кучерских денег сам правил из глубины оббитого мехом санного возка.

Малозёмов на повороте с Невской перспективы, когда возок полковника притормозил, ловко очутился на мягкой сидушке рядом с ним. Для убедительности он поигрывал кистенем. Полковник Булыгин начал резко тормозить.