Проехали уже больше половины дороги до Луги, скоро, значит, второй раз перепрягаться. Стало смеркаться. Савва хотел было достать свою трофейную фляжку, добытую во второй турецкой кампании да выпить водки глотка три. Ну, пять. Да тут подскочил к нему вахмистр из передовой конной охраны:
— Там огонь большой, у дороги. Будто село горит.
— Нет там села. Один лес!
— Значит, лес горит. И много горит!
Вот же, леший их задери!
Савва махнул своим драгунам, чтобы за ним не шли, а сам погнал коня вперёд, почти за версту, туда, где горит.
И точно, горело. От тракта Санкт-Петербург — Псков влево уходила накатанная дорога. Вроде как на Великий Новгород. Вот по краям той дороги и горели огромные костры из цельноваленых елей. Горели жарко, конь под Саввой фыркнул. В море огня виднелись человеческие фигурки, они что-то рубили, таскали верёвки.
В таком случае останавливаться поезду экспедиции никак нельзя, но то-то и оно, что несколько деревьев упало прямо поперёк псковского тракта, и те деревья жарко тлели. Заводные лошади сбились там кучей и далее не шли. Савва крикнул вахмистра:
— Вели старшому этих поджигателей быть ко мне! Махом!
И в злости свернул винтовую крышку с фляжки и влил в себя целую половину!
Подбежал какой-то старик в крестьянском зипуне, ещё издали стащил шапку и всё кланялся:
— Здравствуйте вам, господа хорошие! Не бранитесь на нас, мы приказ своего барина исполняем!
— А вот тебе мой приказ! — рявкнул Савва. — Даю счёт до десяти, чтобы дорогу освободить! Государственная почта следует!
— А у нас, — довольно нагло ответствовал старик, — приказ другой. Нам велено поджидать государеву почту и указать ей другой путь!
Сзади затрещало, заорали драгуны. Савва оглянулся. Три большущие и дымно горящие ели упали прямо на его драгун, возле среднего возка. Возок, тот, особо тайный, пытался вывернуться от валящихся деревьев. К нему бежали чужие люди с топорами.
— Это что же деется-то, а? — крикнул старику Савва. Но перед ним стоял уже не старик, а бывший сержант Малозёмов. А за ним стоял некто, с закрытым платком лицом, но в поручичьем мундире. Никак это Сашка Егоров?! Но тот вроде повыше ростом будет...
Малозёмов обернулся к тому, закрывшему морду платком, и проорал:
— Ну ты, Егоров сын! Стреляй! Чего трусишь?
А тот, кому орал вор Малозёмов, вдруг шагнул за пламя костра. И пропал. Или это Савве показалось?
Малозёмов выругался злой площадной бранью. Ротмистр Савва Прокудин ощутил, что тело его обмякло и ему не послушно...
А Малозёмов не просто стоял, он вытянул правую руку вперед, и дуло армейского пистоля целило прямо в грудь Савве Прокудину. Он, Савва, ещё услышал выстрел, услышал команды своих драгун и боевые воинские кличи, но пуля ударила в правый бок, куда он только что спрятал трофейную флягу с водкой. И Савва Прокудин тут же опрокинулся головой на круп коня, а из-за сапог, застрявших в стременах, не мог сползти с седла, так и висел...
Малозёмов подошел совсем близко к бывшему сослуживцу, вытащил у себя из кармана бумагу с прошением своего врага Егорова об отставке и сунул её наспех за обшлаг Прокудинского мундира. Крикнул своим:
— Среднюю повозку в лес!
Драгуны конвоя, ослеплённые огнем, не видели, кто стреляет в них из-за огня, из темноты, и кто тыкает их острыми пиками. Они ошалело кидались то в одну сторону, то в другую. Стрелять боялись, разобрать, где свои, среди дыма и огня невозможное же дело!
С козел среднего возка скинули кучера, возок завернули на дорогу в Великий Новгород и тотчас же на ту дорогу, загораживая её напрочь, повалились десяток заранее подпиленных огромных елей...
* * *
Когда отъехали на десяток вёрст в густой чудовский лес, Малозёмов надумал тырбанить добычу. Воровской обоз встал. Лошади хрипели от быстрого гона. Люди попритихли, глядя на жуткое под луной лицо предводителя. Малозёмов поманил к себе мужика, одетого в военную форму.
— Чё ты, паскуда, не стрелял в того Савву? Я же велел тебе стрелять!
— Пистоль того... заело пистоль, — заполошился мужик.
Серафим Малозёмов чиркнул мужика своим известным широким ножом. Чиркнул по горлу.
— Закатайте его в снег!
