В той стороне, где был их лагерь, опять раздались удары топора по старой сухой сосне. Егоров оглянулся, заметил, как сосна качнулась. Её нельзя было рубить, так они сразу договорились с Хранителем древнего капища, но вот О'Вейзи теперь яростно рубит сосну... А может, и не О'Вейзи рубит ту сосну? Егоров взмокрел животом от некоего предчувствия.
А старый Хранитель кладбища заговорил, держа у лба лезвие томагавка:
— То золото, что укрыто среди священных камней нашего капища на костях моих предков, ты не добывал, пришелец из-за Большой воды. Ты не мыл золотой песок в ледяных горных ручьях, ты не строил печь для плавки жёлтых слитков, ты не болел сердцем, боясь, что золото обнаружат дурные люди. Ты просто овладел знанием, где оно есть, это золото. А потом пришёл и взял его. Так?
— Да, было так, — выдохнул Егоров. — Извини, старик. Я солгал тебе и твоим предкам. Но в том мире, за Большой водой, на той Большой земле, где я жил, там другие законы. Они гласят: «Что нашёл, то твоё».
Старик убрал томагавк ото лба, положил его себе под правую руку и тихо ответил на признание Егорова.
— Ты сейчас не на своей земле. А на той ты сейчас земле, где наши древние законы окончательно нарушены, а новые законы, написанные «людьми из раскрашенной глины», мы не исполняем. Каждый народ имеет свои законы. Так заведено древними богами... А теперь думай, что тебе делать. Ибо твой лагерь уже захватили янки. Тебя предал твой... однокровник. И к восходу Солнца тебя повесят.
Егоров вскочил на ноги. Обернулся. На его глазах старая сухая сосна наклонилась и стала падать. Егоров кинулся к своей лошади, трясущейся рукой стал совать ей удила в зубы.
— Не бери лошадь. Двигайся пешком! — раздался сзади шипящий старческий голос. Рядом с правым сапогом Егорова воткнулся в землю томагавк, блеснув на солнце...
— Возвращайся, — крикнул ему старик, — мы с тобой не договорили.
* * *
О'Вейзи торопливо совал в седельные сумки кавалерийских коней куски копчёной свинины, сухари, бутылки с крепкой выпивкой. Торопливо говорил:
— Я под злой смех этих клятых англов тайком сыпанул в бочонок с виски полгорсти опия... Валяются теперь в сиреневом сне, гады...
Егоров, сунув томагавк за ремень, вытряхивал патроны из ранцев уваленных в грёзы кавалеристов, собирал ружья и пистолеты.
— Да куда нам столько оружия! — прикрикнул на Егорова О'Вейзи. — Брось эти железяки! Садись, поехали отсюда!
Тут Егоров вдруг выпрямился, далеко отбросил длинный кавалерийский пистоль:
— А где Сэм?
— А там наш Сэм, где все предатели обитают. Предал он и тебя, и меня... Предал. Ищет он тебя сейчас на дороге в Вудсток... С ним десять солдат. Повесить тебя желают! Да очнись ты, поехали! Давай поехали!
* * *
Когда Егоров и О'Вейзи подъехали к вигваму Хранителя кладбища, костёр у вигвама не горел. Пегая лошадка старика стояла осёдланная на английский манер, под кавалерийским седлом с широкой подпругой и с военными же стременами. Егоров тут же протянул старику его топорик. Тот хмыкнул и спрятал томагавк под широкое пончо. Ловко вскинулся в седло, тронул уздой лошадь. И направил её прямо туда, где густой кустарник жимолости скрывал узкую, но глубокую пропасть.
— Э-э-э... — начал было возражать Егоров, но его конь, привыкший ходить за лошадьми по безлюдным прериям, бесстрашно шагнул в гибельный провал.
И ничего. Там, где очутился Егоров, оказалась крепкая гранитная плита, торчащая над самой пропастью. А сразу вправо и вбок с этой плиты открывался вход в пещеру. Вход тоже порос кустами и травами, его было с дороги не видать. Егоров оглянулся на злое лицо О'Вейзи, махнул ему рукой, нагнул голову и вместе с конём протиснулся в каменный зев пещеры.
За О'Вейзи, уже без привязи, потянулись в тайный ход кавалерийские кони, приученные выполнять приказы.
