Котел. Книга 1 - страница 58

— Ну ты и фрукт.

— Фаршированный. Фаршировка особая: добрые мозги вперемешку со злым перцем.

К Ивану взволнованно приблизился Грачев. Стальным резаком он только что выкручивал в лётке канал. В такой канал, проделанный в огнеупорной глине на необходимую глубину, обычно вводятся пика или бур, дальше следуют удары или вращение, глина проламывается — по каналу устремляется из домны в горновую канаву свежий чугун.

Подрезая лётку, он обеспокоился: глина сыровата (пора бы быть посуше), и канал получался излишне длинный, трехметровый, а все еще не просвечивала изнутри, с противоположного конца, красная корочка. То же самое обнаружилось и на прошлой неделе, когда он подрезал лётку.

Покамест сушили канал, выбились из графика. Лётку пробили с запозданием, да и налили меньше, чем было возможно. Опять из-за просушки лёточного канала, а также из-за его удлиненности, не выдашь металл вовремя и сполна. И на прошлой неделе и нынче сменщики, закрывая лётку, подали в нее две, может даже три пушки глины, но запись в журнале не оставили.

Иван отправился в газовую будку. Он робел и шел к мастеру, невольно плавно ступая.

Манин сидел на стуле, приложившись грузным туловищем к письменному столу. Веки смежены, но отмечены ясностью, которая проявляется, когда человек закрыл глаза, но бодрствует, думая о чем-то неотвратимом, что, как ни бьешься, не удается постигнуть.

Он был потомственным доменщиком.

Молва одаряла Манина чудодейственным свойством: будто бы он потрохами чувствует печку, поэтому никакие приборы и диаграммы, регистрирующие работу домны, ему не нужны. Еще легендарней была его бессонность. Кроме Манина, были среди доменщиков и другие мастера-чудодеи, но бессонным, о ком ходили по всему заводу то горевые, то потешные рассказы, байки, анекдоты, он был один. Бессонность Манина связывали с двумя событиями: со смертью инженера Паровицына и его собственной болезнью, из которой он еле-еле выкарабкался.

Паровицын работал на комбинате заместителем главного механика по основным цехам. Как механик он был настолько трепетным и так заботливо относился к механизмам, что никакие неисправности не ускользали от его внимания. С безошибочностью определив, что необходим неотложный внеплановый ремонт засыпного аппарата — перекосило, потому домна и не вылазит из аварий, — он заявлял, что ее немедленно надо остановить. И если ремонт откладывался надолго (а зачастую принятие такого решения не могло не быть осложненным: большое число предприятий недополучит в плановый срок положенное количество железа, а это отзовется не только на их производственной и экономической деятельности, но и на обеспеченности и настроениях тружеников, занятых на этих предприятиях), то Паровицын страдал, да так отчаянно, как страдают родители, когда опасно болен ребенок. В нем была неукротимая нетерпеливость человека, ранимого до глубины души любым промедлением, необходимым для ускорения и преобразования общества, поэтому руководители и рабочие, с которыми он соприкасался по службе, разделяли они его тревоги или противодействовали им, одинаково высоко оценивали его знания и старательную ответственность.

Когда Творогов стал директором комбината, он перевел Паровицына в заводоуправление и поручил его всевидящему надзору вдобавок к механическому хозяйству доменного цеха еще и механические хозяйства мартеновских цехов и коксохима. Творогов обязал начальников этих цехов, главного механика и всех своих заместителей особо внимательно относиться к предложениям Паровицына. Он обязал их также не взвиваться и не слишком  в ы с т у п а т ь, когда требования Паровицына будут опережать посильные возможности завода. Склонный к шутливо мрачноватым припугиваниям и к покаянному обозначению того, о чем помалкивают другие, Творогов им сказал напоследок:

— Все вы — планопоклонники. Нет у вас иного идола. Вот он вам и устроит веселую жизнь.

Хотя сам Паровицын никому не собирался устраивать веселую жизнь — он был добр, немногословен, со стеснением напоминал начальству о вещах, не терпящих отлагательства, — так оно и получилось: все, чего он требовал без промедления и что не сразу вызывало согласие, оказывалось неотложным и подчас оборачивалось катастрофами. Как-то он потребовал замены старого мостового крана, иначе рухнет. Над его предсказанием покуражились всласть и главный сталеплавильщик, и начальник мартеновского цеха. Кран действительно рухнул. Жидким чугуном, выплеснувшимся из упавшего на середину пролета огромного ковша, сожгло крановщика, машиниста завалочной машины, сталевара и двух его подручных. Хоронили куски металла, вырезанного струей кислорода из настылей. Случались катастрофы погорше, но не было ни одной, не предвиденной Паровицыным. Упорство руководителей, заранее предопределенное нежеланием расстаться с давними, медлительными, вконец подносившимися машинами и аппаратами: «Подлатаем, еще поскрипит годик-другой», — нет-нет и приводило сдержанно-строгого Паровицына в состояние неистовства, а изучение ремонтных документов ввергало в апатию: подсчеты, к которым он прибегал, показывали, что нередко стоимость ежегодных подлаток и простоев была выше стоимости новых аппаратов и машин. Мало-помалу доконало Паровицына и то, что ремонты проводились поспешно, даже безответственно, а механизмы угрохивались без зазрения совести.