Протянув руку, чтобы взять чашку, Риэ поняла, что ее бьет дрожь. Если бы Ибаррагирре был более худым, острие ножа наверняка прошло бы насквозь и вонзилось в нее. Даже сейчас, хотя прошло уже немало времени, Риэ передернуло от ужаса.
Кадзама начал расспрашивать, и Риэ рассказала ему о происшедшем все как на духу.
Кадзама было за тридцать, и уже более десяти из них он жил в Испании. По его словам, вначале он приехал для того, чтобы пройти курс игры на гитаре в стиле фламенко, но в конце концов так и остался жить в Мадриде.
Чем он жил, Риэ не знала толком. Вроде бы что-то зарабатывал игрой на гитаре, но денег у него никогда не было. Она познакомилась с Кадзама в неказистом баре, где он заговорил с ней и попросил угостить его выпивкой.
С тех пор каждый раз, когда они где-нибудь случайно встречались, Кадзама льстиво называл ее «сэнсэй» и всегда выпрашивал денег на выпивку. Притом Кадзама, по-видимому, считал, что это в порядке вещей. Из-за этой его наглости остальные японцы держались от него на расстоянии.
И все же он не всегда нуждался в деньгах. Иногда у него в кармане внезапно оказывалась совершенно невероятная сумма, и тогда он сам приглашал Риэ в какой-нибудь шикарный ресторанчик. Он утверждал, что деньги эти где-то выиграл, но о подробностях никогда не распространялся.
Наверное, из-за его бездумного образа жизни и японцы, и даже такие гедонисты, как испанцы, держались от Кадзамы на расстоянии, так что по большей части весь его круг состоял из одних лишь хитпано – цыган. Их образ жизни подходил ему более всего – отдаться на волю судьбы: оказавшись на мели, выпрашивать, пока не дадут, и угощать самому, как только в кармане зазвенят монеты.
Они все еще разговаривали, когда недалеко раздался звук полицейской сирены.
Риэ торопливо расплатилась и направилась к выходу. Вдруг передумала и остановилась.
«Одной все-таки лучше не ходить».
Она обернулась в сторону стойки, но Кадзама уже исчез.
Хулиан Ибаррагирре лежал в той же позе и на том же месте, что и тогда, когда Риэ пустилась бежать оттуда.
Полицейский в форме приложил палец к шее Хулиана пониже уха, потом покачал головой и жестом показал, что тот мертв. Тот же полицейский огородил место лентой, еще один связался с кем-то по рации, находившейся в машине. На улице, где до сих пор не было ни души, вдруг откуда ни возьмись стали собираться зеваки.
Риэ пришло в голову, что в толпе вполне мог оказаться тот мужчина в черном плаще, от этой мысли девушка сжалась на заднем сиденье полицейской машины. Сквозь стекло она осмотрелась по сторонам, но никого похожего на убийцу не увидела.
Вскоре приехала полицейская машина без опознавательных знаков и начался осмотр места преступления.
Один из приехавших, выслушав рапорт полицейского, подошел поближе и заглянул в машину. Ему было лет тридцать с небольшим, и чем-то он напоминал теннисиста Маккенроя.
– Барбонтин, из национальной полиции. Мне сказали, что ты японка, по-испански понимаешь. Ты первой обнаружила его, правильно?
– Совершенно верно.
– Покажи паспорт.
Риэ, порывшись в сумочке, протянула ему паспорт.
Назвавшийся Барбонтином следователь бегло проглядел его, затем спросил, где она живет.
– Совсем рядом. Улица Принсипе, одиннадцать, на третьем этаже, слева.
Барбонтин засунул паспорт себе в карман и сел на сиденье рядом с девушкой.
– Это ты его убила?
Риэ подскочила от удивления и чуть не ударилась головой о крышу машины.
– Да вы что, меня подозреваете?
– В семи случаях такого рода из десяти убийцей оказывается тот, кто первым обнаружил труп.
– Что вы имеете в виду под «случаями такого рода»?
– Когда жертва и тот, кто обнаружил труп, знакомы, вот что. Ты ведь его знаешь, правильно?
– Этого я не отрицаю. Да только скажите, зачем мне вдруг понадобилось его убивать?
– А почему ты считаешь, что мне это должно быть известно?
Она уже жалела, что вызвала полицию. Наверно, было бы умнее сделать вид, что ничего не случилось, и просто сбежать, как ей и советовал Кадзама Симпэй.
– Если вы собираетесь обращаться со мной как с подозреваемой, тогда сначала дайте мне позвонить в японское посольство.
