Водитель завел мотор и тихо отъехал, по-прежнему не включая фар. Сквозь пыльные стекла почти ничего не было видно, но шофер умело ориентировался и даже прибавил скорость.
Неожиданно остановился: улица была завалена отвалившейся стеной большого дома, поперек дороги лежало поваленное дерево. Шофер быстро развернул машину и выехал на соседнюю улицу.
Они успели к поезду, состав стоял на первом пути. Перрон был забит людьми и вещами. Но шофер проворно перескакивал через узелки и баулы, высоко поднимая сумки и чемодан, чтобы легче было маневрировать. Надя с Алексеем на руках еле поспевала за ним.
Шофер помог Наде поднять вещи в тамбур. Вагон набили до отказа, люди сидели на узлах даже в проходе. Все ждали с нетерпением, когда состав отправят. Но он продолжал стоять. Было темно и очень душно — окна были наглухо закрыты.
— Когда же поедем? — Беспокойство людей росло.
— Куда ж под бомбы? — недовольно ответила проводница. — Переждем — тогда.
На этом разговор оборвался.
Резко закачался вагон, ударился буферами о соседние и тихо тронулся с места. Мимо окон проплыли силуэты привокзальных строений, освещенные пламенем пожарищ…
Тариэл Хачури втолкнул в вещмешок теплое зимнее белье, сложенное стопкой, шерстяные носки и то, что может понадобиться в горах; в боковые карманы вещмешка положил алюминиевую кружку, ложку, перочинный нож. «Что еще? — подумал он и ответил себе: — Кажется, все». Бросив оценивающий взгляд на вещмешок, который здорово увеличился в объеме, он забросил его за спину. Теперь можно идти, однако он продолжал стоять, словно что-то еще предстояло сделать на прощание. Осмотрелся как бы для того, чтобы запомнить, сохранить в своей памяти все до мелочей.
Тягостное впечатление производили неубранные комнаты, оголенные стены, где еще недавно висели фотографии, голые кровати, на полу — коврики. Жену и двух маленьких сыновей Тариэл отправил к ее родителям, за них он может не волноваться, они в безопасности.
— Прощай, родной дом. Мы обязательно вернемся. И тогда наполнятся твои стены детскими голосами…
На дворе стояла прохладная ночь, легкий ветерок уносил в сторону черные космы дыма, не видно было ни луны, ни звезд. Наступили прохладные вечера, давал знать выпавший после дождя в горах снег.
И здесь, во дворе, Тариэл осмотрелся, попрощался со своим садом. Закрыл за собой калитку. Пошел по улице. Кругом было тихо. После продолжительной бомбежки тишина показалась какой-то гулкой, настороженной. Улицы безлюдны. Откровенно говоря, Тариэлу не хотелось ни с кем сейчас встречаться: ощущение такое, будто мужчины покидают своих матерей, жен, детей в самую трудную, решающую минуту. Одно оправдание: уходят, чтобы вернуться. В горах они нужнее.
На этот раз Тариэл направился не в помещение милиции, а во двор. Под металлическим козырьком, служившим навесом, он задержался: ему почудилось, что послышался шорох.
Он нащупал замочную скважину, вставил в нее ключ.
— Ну где вы там? — бросил он сердито, открывая дверь.
— Здесь.
Показались Асхат Аргуданов и Махар Зангиев, оба мрачные, потемневшие, злые.
— Можете проваливать на все четыре стороны, — сказал Тариэл устало. — Не хочу, чтобы вас освобождали эти гады. Уходить надо.
Парни продолжали стоять на месте.
— Ну, чего ждете?
Вид начальника отделения милиции показался парням странным. Асхат и Махар привыкли видеть Тариэла Хачури всегда в форме, тут же на нем простенькая суконная рубашка, а за спиной вещмешок.
— А вы куда? — спросил участливо Аргуданов.
— Наверно, туда? — Махар указал в сторону гор. — В ополчение?
— Куда надо, туда и иду, — бросил Тариэл сумрачно.
— Возьмите и меня, — попросил Зангиев.
— Что ты только о себе говоришь?! — рассердился Асхат. — Ты думаешь, я не пойду?
— Можете успокоиться — ни того, ни другого я не возьму, — пригрозил Тариэл. — Вам там делать нечего. Там нужны настоящие мужчины, крепкие, дисциплинированные, как настоящие солдаты.
— Разве я не такой? — запротестовал Махар. — Почти каждый день заходил в военкомат. Просил, чтобы отправили на фронт. А мне одно и то же: броня, броня… Как будто некому было возить руду.
