Композитор рассмеялся.
Я однофамилец великого Шостаковича. К тому же еще и полный тезка — Дмитрий Дмитриевич.
Дмитрий Дмитрич, — приступил к делу майор Гвоздь. — Вы знаете своего соседа?
Кто ж его не знает? Знаменитый ученый, ученик не менее знаменитого академика Дундукова… А что случилось?
Ничего не случилось. Просто надо кое-что уточнить. Когда вы его видели в последний раз?
Недели две назад. Он собирался лететь на Канары.
А у него есть домработница?
Нет.
Вы уверены?
Абсолютно.
А женщина есть какая-нибудь знакомая?
Откуда эк я знаю?
Ну мало ли, видели случайно.
Постойте-ка, постойте… — припомнил Шостакович. — Видеть не видел, а вот слышать слышал.
И что же вы слышали?
Как-то раз я слышал на лестничной площадке голоса Федора Петровича и какой-то женщины.
О чем они говорили?
— Честно сказать, уже не помню. Помню только, что Федор Петрович называл эту женщину… «черный зайчик».
Тимыч хихикнул. А Гвоздь повторил вопросительно:
Черный зайчик?
Да. Забавное словосочетание, не правда ли? Видимо, поэтому оно мне и запомнилось.
А голос у женщины был молодой или старый?
Молодой. Я бы даже сказал, очень молодой. Ей, вероятно, лет двадцать, не больше.
А самому Федякину сколько?
Лет пятьдесят, не меньше.
М-да, — хмыкнул Гвоздь, подкрутив усы, — порядочная разница.
— Любовь, знаете ли, ровесников не ищет, — улыбнулся композитор Шостакович.
Вот так любовь-морковь, — присвистнул Тимыч. — Он же для нее старый!
Ну, пятьдесят лет — это не такой уж и старый, — заметил Гвоздь, которому тоже было где-то в районе полтинника. — Вот если б ему было семьдесят…
А что семьдесят? — обиженным тоном сказал Шостакович. — Это тоже, знаете ли, не так уж и много. Вот если б ему было девяносто…
А что девяносто? — продолжил цифровой ряд майор Гвоздь. — Галактическая минута, между прочим, равняется ста восьми земным годам.
Выходит, человек в среднем живет сорок секунд по галактическому времени, — быстро подсчитал Шостакович.
Все засмеялись, хотя чего уж тут смешного, если человек всего-навсего сорок секунд живет.
Так вы думаете, что между профессором и этой девушкой была любовь? — вернулся к своим вопросам Гвоздь.
Несомненно, — ответил композитор. — Иначе зачем ему зайчиком ее называть?
А почему тогда черным зайчиком?
А может, она негритянка?! — сверкнула у Тимыча догадка.
Верно! — встрепенулся майор Гвоздь. — Молоток, Тимофей! Из тебя получится отличный фээсбешник!
Тимыч даже малость покраснел от такой похвалы. А Гвоздь уже тряс Шостаковичу руку.
Благодарю вас, Дмитрий Дмитрич. Вы очень помогли следствию.
Ну что вы, пустяки.
Для нас не пустяки. Желаем вам больших творческих успехов.
Спасибо.
До свидания.
До свидания.
До свидания.
Майор Гвоздь и Тимыч вскочили в бээм-вэшку и погнали на Мартышкино кладбище.
На кладбище их ждали Димыч, Любка и Кипятков.
— Ну как дела, орлы? — спросил Гвоздь. — Докладывай, Жора.
На месте могилы номер шестнадцать обнаружена шахта, — козырнув, доложил Кипятков.
Какая шахта?
Вентиляционная!
Вот так номер, чтоб я помер! Ну-ка, пошли глянем.
Они прошли на двадцать первый участок. И точно — вместо могилы возвышалось бетонное сооружение с решетчатым верхом.
— Да, похоже на вентиляционную шахту метро, — сказал майор Гвоздь. — Но почему она на кладбище, вот вопрос? Обычно они около станций находятся. А здесь поблизости, по-моему, никакой станции и в помине нет.
Во-о-н там ближайшая станция, — махнула рукой Крутая. — За Невой. «Площадь Александра Невского».
А может, это не шахта, а склеп? — предположил Димыч.
Какой еще склеп? — посмотрели на него все.
Обыкновенный. Умер метростроевец, и ему сделали склеп в виде метровской шахты.
— Да брось ты, Димыч, фигню фигачить, — сказал Тимыч.
Я фигню не фигачу! Ты прикинь, если, к примеру, футболист умирает, ему на надгробие мраморный мяч кладут, певцу, там, гитару мраморную, ну а метростроевцу склеп отгрохали типа шахты.
А почему тогда нет таблички с именем? — спросила Любка Крутая.
А может, это могила неизвестного метростроевца, — ответил Димыч. — Есть же могила неизвестного солдата.
Майор Гвоздь и капитан Кипятков вели, между тем, параллельный разговор.
— Ты с директора кладбища показания снял? — спрашивал майор.
