Улыбнувшись, она отставила чашку.
Я проводил Мартинсен в прихожую.
– Как ваш брат? – спросила она, застегивая куртку.
– Ну как… Тяжко ему пришлось. Он повез гроб на Барбадос. С ее родственниками встретится. Говорит, потом с головой уйдет в работу над отелем.
– А вы сами?
– Мне лучше, – соврал я. – Разумеется, был в шоке, но жизнь продолжается. Шеннон прожила здесь полтора года, а меня тут по большей части не было, поэтому мы не успели познакомиться поближе, чтобы… Ну, вы понимаете. Это не то же самое, как потерять собственную семью.
– Понимаю.
– Что ж, – сказал я, открывая перед ней входную дверь, раз сама она ее открывать не стала.
Но Мартинсен не пошевелилась.
– Слышите? – прошептала она. – Вроде бы ржанка?
Я кивнул. Медленно.
– Птицами интересуетесь?
– Очень. Это я в отца. А вы?
– Весьма.
– Насколько я знаю, у вас тут в округе много интересного…
– Верно.
– Можно к вам как-нибудь приехать – вы бы мне все показали?
– Было бы здорово, – ответил я. – Но я здесь не живу.
А потом я встретился с ней взглядом, позволив ей увидеть, как сильно я пострадал.
– Ясно, – сказала она. – Тогда дайте знать, если переедете. Мой номер телефона есть на визитке – я ее под кофейной чашкой оставила.
Когда она ушла, я поднялся в спальню, лег на двуспальную кровать, прижал подушку к лицу и вдохнул то, что осталось от Шеннон. Слабый пряный запах – через несколько дней он исчезнет. Я открыл шкаф с ее стороны кровати. Пусто. Большую часть ее вещей Карл увез на Барбадос, а остальное выкинул. Но что-то в темной глубине шкафа я все же заметил. Наверное, Шеннон их где-то в доме нашла и тут положила. Пара вязаных детских башмачков, до смешного маленьких, – не улыбнуться было невозможно. Их бабушка связала: мама говорила, сначала их носил я, а потом Карл.
Я спустился на кухню.
В окно я увидел широко распахнутую дверь амбара. Внутри тлела сигарета. Оказалось, это Курт Ольсен – сидя на корточках, он рассматривал что-то на полу.
Я достал бинокль.
Он провел по чему-то пальцами. И я понял, что это. Домкрат оставил отметины на мягких досках. Курт подошел к мешку с песком, уставился на нарисованную на нем рожу. Сделал как бы пробный удар. Вера Мартинсен ведь сообщила ему, что Криминальная полиция собирает вещи и уезжает. Но сдаваться Ольсен не хотел.
Я где-то читал, что все свои клетки, в том числе клетки мозга, тело обновляет за семь лет. Что через семь лет мы в принципе становимся другими людьми. Но ДНК остается нашей, программа, согласно которой производятся новые клетки, не меняется. И если постричь волосы, ногти или порезать палец, вырастет то же самое – повторение. А новые клетки мозга от старых отличаться не будут – они заберут значительную часть воспоминаний и опыта. Мы не меняемся: принимаем все те же решения и совершаем те же самые ошибки. Как отец, так и сын. Охотник, такой как Курт Ольсен, и дальше будет охотиться, убийца, оказавшись в таких же обстоятельствах, снова решит убить. Вечный круговорот, предсказуемое движение планет, регулярная смена времен года.
Уже выходя из амбара, Курт Ольсен еще возле чего-то остановился. Взял в руки и поднял к свету. Цинковое ведро. Я навел бинокль. Он рассматривал дырку от пули. Сначала с одного бока, потом с другого. Через какое-то время ведро он поставил, сел в машину и уехал.
Дом опустел. Я остался один. Так же одиноко и папе было, хоть его и окружали мы все?
С запада раздался низкий угрожающий грохот, и я перевел бинокль туда.
С северного склона Оттертинда сошла снежная лавина. Тяжелый мокрый снег съехал вниз, а теперь с грохотом пробил лед – на другом берегу Будалсваннета забил фонтан.
Да, весна неумолимо приближалась.
