— Не ешьте меня, госпожа! Я вам служить буду… я всё, что хотите… Только меня есть не надо!
Никакая музыка, никакие разговоры стражей не могли заглушить тишину. Может, конечно, тишина просто почудилась Шантии, медленно осознающей смысл слов. Девочка… испугалась?
— Ты же не думаешь, что я в самом деле могу тебя съесть?
— Госпожа красивая, не похожа на людоедку, — Линетта шмыгнула носом и принялась вытирать потные ладошки о юбку. — Но мама говорила: эльфы непослушных детей крадут! И едят. Вот. Я слушаться буду, только не ешьте!
И что сказать, когда не знаешь — смеяться или поражаться человеческой глупости? Нет, малышка не виновата — её научили, научили невежественные взрослые. Как объяснить, что и старшие могут ошибаться?
— Глупости! Сама подумай: если бы эльфы ели детей, разве мама отпустила бы тебя служить мне?
Всё просто и логично, ребёнок должен понять. Линетта тяжело вздохнула:
— Так вы ж не просто так, вы принцесса! А мама сказала: ты её слушай всегда, делай, что скажут. Скажут в печь лезть — сама и прыгай! Нас у мамы много, всех не пристроить.
Смех, зародившийся внутри, угас. Маленькая девочка, младше Ишхана, говорила совершенно не детские вещи, говорила спокойно, с осознанием. Да, мать отправила её в услужение к мнимой людоедке. Нет, судьба дочери её не беспокоила: умрёт — туда и дорога, зато если выживет… что? Какова цель, какова награда? Ведь служба при иноземной «принцессе» не приблизит малютку к богам.
— Не переживай. Эльфы не едят детей. Это просто… шутка. Твоя мама пошутила, а ты поверила.
Мама. Самый близкий человек из всех, та, чьё лицо ты видишь, приходя по солнечной дороге в этот мир, одним из первых. Дико. Дико всерьёз считать, что мать может желать ребёнку смерти.
— Здорово! Вы такая хорошая, госпожа. Вы точно понравитесь нашему королю.
Понравиться человеку? Даже задумываться странно. Линетта посмотрела по сторонам и заговорщицки шепнула:
— Он тоже хороший, совсем не злой! Мама рассказывала: я маленькая была совсем, когда король проезжал мимо нашей деревни. Я смотреть побежала — и прямо к лошади под копыта! И ведь не ударил, не разозлился — наоборот, беспокоился, как бы меня не затоптали, ещё и маме моей целый золотой подарил…
Образ дракона, нарисованный воображением, слегка покачнулся, но устоял. Можно ли всерьёз считать слова Линетты подтверждением: будущий супруг — не воплощение зла, в его душе есть место благородству и чести? «Не ударил», «не разозлился»… Если тогда малышка была ещё меньше, чем сейчас, то лишь последнее отребье сумело бы увидеть в её действиях злой умысел или, того больше, угрозу.
— И он тоже красивый, прямо как вы! — закончила малышка. — Мама говорила — вот бы он на мне женился! Ой, извините, госпожа…
Женился? На такой крохе? Однако, у её матери и в самом деле странные представления о жизни. К чему задумываться о семье в столь юном возрасте, когда ещё надлежит не знать других забот, кроме детских игр? Линетта, очевидно, боясь сказать очередную глупость, замолчала. Теперь не осталось ничего, кроме голосов стражей, песен и треска горящих ветвей.
В такт языкам пламени танцевала среди странных людских женщин Элори.
Порою не спится оттого, что пленит магия прохладной осенней ночи, когда плывут по небесному своду звёзды — небесные пилигримы, кутающиеся в рваные плащи-облака. Тогда растворяешься вовсе, забываешь о хорошем и о дурном, и дыхание сливается с ветром, а звуки голоса — с шелестом листвы и рокотом столь далёких теперь морских волн.
Ночи, когда не можешь уснуть лишь оттого, что боишься закрыть глаза, совсем иные.
Вместо высокого неба — тяжёлый скошенный потолок, подпёртый толстыми балками. Рухнет такая ненароком — и зашибёт насмерть. Вместо ложа из свежей, чуть влажной травы и мха — жёсткая лежанка, застеленная колючими, жёсткими шкурами. Здесь тоже горит огонь, и пахнет горьким дымом; за дверью, в большом зале, спят вповалку грозные стражи и так странно выглядящая здесь малышка Линетта. Душно. Тесно.
Шантия уставилась в потолок: считала пятна копоти, но всякий раз сбивалась, не закончив. Как можно спать, когда и дышишь-то с трудом, когда боишься: мгновение — и воздуха не станет вовсе. Ни одного окна, чтобы распахнуть и впустить в комнатёнку холодный, но такой живой ночной ветер. Слуги дракона стерегут темницу своей Белой Девы, словно думают: упорхнёт через окно, просочится в малую щель — и растворится в утреннем тумане…
