Потом, все еще в молчании, они поднялись в рубку управления, где Рип одним резким движением ладони включил все сигналы рации. Потом он сел, а Джаспер занял место радиста.
Вахта ожидалась долгая.
Шторм затихал быстро, и вскоре после рассвета облака рассеялись. Недолгое время Дэйн любовался солнечными лучами во влажном воздухе. Они походили на белые с золотом колонны, по которым могут взбираться эфирные создания.
Скала, на которой он лежал, была черной, и ржаво-красной, и коричневой разных оттенков, лишенная растительности, если не считать низких ползучих растений с шипастыми листьями. Там и сям, словно руки, тянущиеся к далекому небу, торчали каменистые выступы, пронизанные минеральными прожилками. В этом была странная, чужая красота. На ярком солнце блестели лужи, и от них поднимался пар, и воздух дрожал.
Дэйн сделал глоток из аварийного запаса воды на поясе и снова откинулся назад. Солнце поднималось, температура росла. Скоро он зажарится в своей зимней одежде.
Жалея, что на нем не скафандр с регулируемой температурой, Дэйн начал долгий и мучительный путь на другую сторону скалы. Вот что он будет делать в полдень, когда тени вообще не останется?..
А тогда здесь наверняка будут парящие.
«Нет. Не думай. Просто двигайся. Руки, потом нога. Руки, нога».
Он полз, волоча вывихнутую ногу.
На это ушло много времени, но время – это и было все, что он мог потратить. По крайней мере, Дэйн хорошо ушел в тень. Из последних сил он снял куртку и закрепил ее за два скальных выступа, соорудив подобие тента. Воздух коснулся шеи, заставил Дэйна ощутить свою уязвимость, но он знал, что, если появятся парящие, наличие или отсутствие куртки ничего не изменит.
Он разгладил складки на мундире, поправил пояс со снаряжением, привалился спиной к скале и закрыл глаза. Постепенно болезненные пульсации в ноге ослабели настолько, что Дэйн почувствовал кое-что еще: прохладный ветерок.
Он открыл глаза и ощутил укол шока, когда увидел щупальца тумана, сонно-лениво окутывающие дальние утесы. За ними блестело в солнечных лучах облако, белое и пушистое.
Сердце екнуло.
Дэйн машинально натянул шлем – зная в то же время, что в этом нет никакого толку. Может быть, в шлеме будет не так больно, подумал он и слегка устыдился собственной трусости. Как будто кто-нибудь когда-нибудь узнает.
Чуть наклонившись вперед, он вновь осмотрелся, на сей раз выискивая укрытие. Укрытия не было. Дэйн снова откинул голову назад и попытался устроиться поудобнее. Есть единственное верное предсказание, даваемое каждому человеку при рождении. Вот теперь, после всех приключений, пришло и его время. Он попытался успокоиться, вспомнить прошлое. Мозг перепрыгивал с одного воспоминания на другое, перед глазами проходили мгновения красоты, озарений, удивления, ужаса. Или гнева, или справедливости, или веселья. Он вновь испытывал все сильные чувства, смакуя их, как тонкие вина Денеб-Глориата. И только сердце быстро стучало. Сам Дэйн сидел неподвижно, думая, в какой мере охвативший его страх был вопросом. Великим вопросом. Величайшим из великих.
Туман уже поднялся над дальними скалами; через несколько минут он закроет солнце. Пряди и клубы пара окружали утесы, как освещенные теплым светом ватные ожерелья.
Где? Внезапное озарение – и он ощутил Рипа и Джаспера, как далекие звезды, яркие и неподвижные. А Камил был кометой, летящей через все небо.
То было мгновенное видение, и оно тут же исчезло.
И вместе с ним исчезло яркое красивое солнце. Над головой плыло белое облако. Дэйн поднял лицо и поглядел в гипнотизирующие извивы серебряного, серого, белого.
И вот там она и была, точно над головой, – огромная белая чаша, играющая приглушенными цветами радуги. По ее ткани ходили едва заметные переливы, от которых мерцали и сменялись цвета. Она росла; Дэйн понял, что она приближается. Теперь он видел почти незаметные следы красновато-зеленого на верхней поверхности этой твари.
Сердце бешено стучало, но Дэйн не двинулся. Его мозг охватило странное спокойствие, отсекающее боль, страх, волнение. Он был один во Вселенной, наедине с дивным и ужасным созданием. Он умрет, созерцая красоту, и не испортит этот момент, скорчившись от страха перед неизбежным.
