– И такой дар может открыть в себе Рип, – вполголоса промолвил Ян, доставая «грушу» джакека.
Все как-то вдруг затихли, и Раэль, особо чувствительная к атмосфере и настроению, подумала, не сомневаются ли они в этом молодом штурмане. Не в его способностях, а в том, что кто-то с таким недолгим опытом командования справится с обстоятельствами, которые даже для опытного капитана стали бы испытанием. Он сделает так, как надо, или Майсил просто проецирует себя на место Рипа и надеется?
Этого они не узнают до последней минуты.
Борясь с головной болью, которая норовила вернуться в любой момент, Раэль решила, что не стоит об этом думать. Надо впрячься в работу и надеяться, что так ожидание пройдет быстрее.
15
Али в своей каюте бросил снаряжение на койку и полез в ящик стола за лекарством.
«Это может снизить скорость мысли, – предупреждал его Крэйг. – Не говоря уже о быстроте реакций. Если ты чувствуешь, что это лекарство тебе необходимо, принимай хотя бы самые малые дозы».
Али не хотел ставить под удар других. С другой стороны, можно браться лишь за те работы, где рискуешь только собой.
Сейчас ему предстояло много часов пробыть в тесном помещении с Дэйном и Джаспером, причем все они будут под страшным напряжением.
Он решительно наклонился, взял полную дозу лекарства и проглотил. Потом влез в зимнее снаряжение, кривясь от горького вкуса таблеток, но со злостью радуясь тому, что разум окутывает невидимое ватное одеяло. По крайней мере, частично, чтобы весь разум не изливался в чужие.
Это тормозило мышление, но он знал свои мыслительные процессы, а реакции у него и так были быстрее, чем у большинства людей.
Докучала только мысль, что пусть другие не так быстры, они все же не глупы. Товарищи видели его замедленность – Али замечал это по случайным взглядам, поджатым губам. Никто с ним этого не обсуждал, чего он, собственно, и хотел. Они также, насколько он мог судить (а он пытался это определить), не обсуждали это между собой. Они вообще об этом не говорили.
Отлично. Не говорить, скрывать эффект – и все уйдет. Засохнет и умрет, как трава без воды, или атрофируется, как неиспользуемая мышца. Вполне имеет смысл.
Отличный способ бороться с тем, что вообще смысла не имеет.
Али вытолкнул эти мысли из головы, недовольный, что допустил их в свой разум даже на секунду.
Он поспешил в кают-компанию, где уже собрались остальные.
– Изменения в планах? – спросил он.
– Давайте двигаться, – произнес Дэйн Торсон, вкладывая ему в руки горячую кружку.
Али отпил полкружки обжигающего джакека. Он радовался горячему теплу изнутри. Дольше можно будет вытерпеть холод.
Он допил остаток, заморгал от жжения в глазах, поставил кружку и пошел за Дэйном в грузовой ангар. В зимней одежде викинг походил на татха, только не был мохнатым и мокрой псиной не пах.
Али влез во флиттер. Ни одного татха с ними еще не было, но запах в машине держался с их прежних посещений. Али приходилось дышать ртом. Других это, кажется, не беспокоило – даже Синдбад, корабельный кот, вроде бы татхам симпатизировал, а ведь можно было подумать, что кота их запах отпугнет.
Но лекарство, кажется, помогало и в этом, как заметил Али. Оно вообще приглушало чувства. Али закрыл глаза, пытаясь привыкнуть к запаху. Ему нравились татхи как личности, и в лагере, где все время дул ветер, их было легче выносить. Конечно, он не мог попросить их вымыть мех – тогда бы смылись естественные жиры, которые защищают организм татха от перепадов температуры и влажности.
Когда Штоц выводил флиттер из люка грузового отсека, Али снова открыл глаза. Он сильно подозревал, что кое-кто еще испытывает отвращение к запаху татхов, и это – утонченный котообразный врач. Конечно, Сиер ничего не говорил, но Али замечал, как встает дыбом серебристая шерсть на изящной холке медика, когда в закрытое помещение, сопровождаемый неизбежным запахом, внезапно заходит татх.
Когда они подлетали к точке встречи, Али сел прямо и заставил себя прислушаться к тому, что говорят другие. Еще одним минусом лекарства было то, что после его приема разум начинал блуждать долгими путями. Али внутренне вздрогнул. Какая потеря времени – мысленно бичевать татхов за то, что они никак не могут изменить.
