— Семья, — ответил Король. — Королевская.
— Монархист! — обрадовался контролёр и подал знак вышибалам: — В машину!
Вышибалы подхватили Короля и, наспех обыскав, вывели из электрички.
Оказавшись в машине с маленьким зарешеченным окошком, Король разжал руку: в ладони остались мелкие крошки. Шесть пар голодных глаз смотрели в руку Королю из полутьмы: шестеро таких же оборванных и небритых сидели рядом, согнувшись в три погибели. Король протянул руку товарищам по несчастью, и те разом набросились на неё.
— Что всё это значит? — спросил Король, зализывая прокушенную ладонь.
— Это? — подал слабый голос один из шестерых. — Это переворот.
— Какой переворот? — спросил Король.
— Восемнадцатый, — ответил тот же голос.
— Девятнадцатый, — поправил другой.
— Разве? — равнодушно удивился первый.
— Да, девятнадцатый. Считать-то я ещё не разучился.
— Энта смотря с какого моменту начинать исчисление, — встрял в разговор ещё один, самый старый. — По моим нескромным подсчётам, так вообче девяносто четьвёртай.
Машина тем временем затормозила.
Над дверью барака висела надпись: «Пункт приёма». Вышибалы вывели семерых из машины и передали выскочившим из дверей солдатам. В окошке рядом с дверью стоял, сложив руки на груди, дежурный приёмщик. Контролёр подошёл к нему и тихо о чём-то переговорил. Дежурный пересчитал вновь прибывших по головам, и их увели в барак.
Закурив, дежурный вынул из своего фартука семь денежных печек и протянул их контролёру. Тот пересчитал полученное, одну пачку сунул в фартук приёмщику, несколько положил в карман и дал по пачке вышибалам. Последнюю пачку он кинул собакам.
В огромной казарме поддерживалась тишина. Перед столиками толпились группы раздетых мужчин, охраняемые вооружёнными солдатами. За каждым столиком сидели военврач и сестра его милосердия. Сержанты поочерёдно выталкивали по одному раздетому вперёд.
— Профессия? — спрашивал военврач, не поднимая головы от бумаг.
— Э… по торговле мы… — отвечал очередной раздетый.
Сестра милосердия ощупывала его профессиональным взглядом и ставила диагноз:
— Годен.
— Направо, — приказывал военврач сержанту.
Сержант уводил раздетого направо и выталкивал из толпы следующего.
— Профессия? — вопрошал военврач.
— Писатель, — отвечал следующий, — детский писатель.
— Писатель… — задумался военврач. — Почерк хороший?
— Да, — поспешно заявил допрашиваемый, но потом добавил: — Только… не очень разборчивый.
— Не годен, — резюмировала сестра.
— Налево, — командовал военврач.
— Я на машинке могу! — испуганно говорил раздетый, когда сержант брал его за плечи.
— На машинке любая дура может, — замечала сестра милосердия.
Следующим сержант выудил Короля.
— Профессия? — спросил военврач.
— Король, — ответил Король.
— Громче отвечаем! — прикрикнул военврач. — Профессия?
— Король, — повторил Король.
— Как? — переспросил военврач, замешкался и зарылся в личном деле.
Сестра милосердия смерила Короля немилосердным взглядом, потом стала толкать военврача локтем в бок и что-то прошептала ему на ухо. Переглянувшись с сержантом, военврач снял трубку служебного телефона.
Стены кабинета были обиты звукоизоляционном материалом; окон не было и в помине. Майор напряжённо вслушивался в телефонную трубку и кивал головой. Рядом за столом сидела делопроизводительница, тихо курила и глядела на майора. Военврач то и дело собирал в кулак обильный пот и подобострастно поглядывал на телефон. Чуть поодаль, у стены, стоял всё ещё не одетый Король в сопровождении сержанта.
— Так точно, Ваше Превосходство, — сказал майор в трубку, — самый настоящий. — Он в сотый раз заглянул в лежавшее на столе личное дело — тонкая бумажная папка с одной лишь фотографией королевской семьи. — Никак нет, Ваше Превосходство, не самозванец… Так точно… Никак нет… Голый, Ваше Превосходство, один крест на нём.
Он замолчал, сосредоточенно вслушиваясь, потом сказал:
— Слушаюсь, Ваше Превосходство! Разрешите положить трубку?
Видимо, получив разрешение, майор снял фуражку и расстегнул воротничок. Делопроизводительница и военврач нетерпеливо вытянулись. Майор закурил и произнёс с расстановкой:
