Глава 25
В которой портрет критикуется
Три дня прошли скучно. Королевский лекарь и маг-целитель, щелкая языками и синхронно качая головами, уложили его в постель. Повязки, мази, отвратительные настои, рука в лубке, бульоны и безвкусные жидкие каши, бесконечно звучащие священные гимны во здравие, сплетающиеся с монотонной ворожбой, — все это вкупе с почти полной неподвижностью, беспрестанным головокружением, зудом заживающих ран, ноющими переломанными костями кого угодно доведет до бешенства.
Да еще этот несостоявшийся тесть!
Рагнар вовсе не кинулся тогда на поиски собственной пропавшей дочери. По словам Эрика, он даже и глазом не повел. Только сказал: не беспокойтесь, мол, моя дочурка возвернет вашего короля.
И отправился ужинать.
Теперь князь заглядывал к Силверу пару раз в день и в каждый приход допрашивал досконально, во всех деталях про его пленение, поведение, пытки, освобождение. Первый раз Силвер рассказал все, как было. На второй раз начал подозревать, что Рагнар таким образом развлекается. На третий в этом убедился. Но все равно он был благодарен князю, что тот отвлекает его от скуки и боли… да еще потихоньку протаскивает фляжку с неким обжигающим бодрящим зельем.
Сегодня к ним заглянула и Эмма. Моментально реквизировала у отца спешно спрятанную фляжку, пресекла на корню разглагольствования Рагнара о том, сколько времени провел Силвер наедине с его маленькой дочуркой, неужели не собирается должным образом восстановить женскую честь? И ведь как оборвала — одним строгим взглядом, возгласом «папа!» и покачиванием головы. Рагнар засопел и засобирался уходить, а король сделал себе зарубку на память: не так уж послушны и покорны женщины Морских Волков, как те любят похваляться!
Эмма присела на краешек кровати. Взяла его за здоровую руку. Они помолчали, разглядывая друг друга. Царапины и ссадины на лице, шее, руках — да уж, над ней никто и не подумал напевать колдовских и священных гимнов! Но глаза ясные, спокойно-безмятежные. И не сказать, что эта женщина несколько дней назад была вместе с ним в казематах, плакала на его груди, а потом оттягивала на себя внимание Финеара…
— Кстати, — сказал Силвер, как будто они некоторое время уже вели разговор (или так оно и было?). — А что ты там все-таки такое изобразила на портрете? Отчего Финеар так взъярился?
— А, — сказала Эмма, нисколько не удивившись, и протянула ему изрядно помятый лист бумаги: так вот что она тогда спасала при бегстве из рушившегося каземата! Видно было, что рисунок пытались разгладить и даже для твердости приклеили на картон. — Его портрет. Особенный.
На первый взгляд черты Финеара были вполне узнаваемыми. Да и на второй тоже. Породистое красивое лицо мужчины в расцвете лет и амбиций. Но чем больше он смотрел на рисунок, тем больше понимал, что все-таки на Финеара портрет не похож. Этот был куда мельче, трусливей, глупее. Да при одном взгляде на него становилось ясно: такому нельзя доверять ни капли, непременно обманет, предаст, продаст!
— Увы, портрет тебе не удался, Эмма. Это не Финеар! — категорически заявил король. — Финеар, конечно, полная сволочь. Но опасная, сильная и умная сволочь. Настоящий враг.
Эмма с готовностью кивнула.
— Да, конечно, и потому портрет удался! Я намеренно исказила характер твоего кузена. Хотела, чтобы его люди прочувствовали, поняли, какое же он ничтожество, готовое подставить и бросить их в любой момент. Поэтому Горон и решился потребовать обещанные деньги, а соратники Финеара заколебались и… И это отвлекло всех и дало тебе немного времени.
Он помолчал, осмысливая.
— Никогда не предполагал, что рисунок тоже может послужить оружием.
Эмма улыбнулась:
— Никто так не думает! Но мы-то с тобой уже знаем… А еще Финеар говорил, что в тебе нет дара королевской крови…
