Глава 1
В которой Человек С Птицей рассказывает про улов
— И какой сегодня улов, Король? — спросила я.
Король, усевшийся рядом со мной, с показным кряхтением вытянул длинные ноги. В клетке рядом с ним возбужденно чирикала и прыгала по жердочкам серая невзрачная птичка, с которой Король не расставался. Я так и не смогла выяснить, какой Джок породы, но пел он будто кенар, а то и вовсе соловей.
Король вздохнул:
— Целый день проболтался, ноги гудят, а всего-то парочка жалоб — на нерадивого мужа да на судью-мздоимца…
— И впрямь, нет бы молодая вдовица опять подробненько рассказала про приставания соседа бесстыжего! — поддразнила я.
Король дернул бровью, блеснул под темными усами белозубой усмешкой.
— Хоть за людей порадоваться!
Я укоризненно качнула головой.
— А вдруг она женщина честная?
Король откровенно расхохотался:
— С такой-то грудью? Да с такой б… таким блеском в глазах?
И этакой грудью она норовила к нему ненароком прижаться. Ну, тому всегда можно найти объяснение — в базарный день на площади толчея, то пихнут, то голова от суеты закружится. А Король у нас мужчина видный…
Король точно прочел мои мысли, улыбнулся быстрой улыбкой — от прищуренных глаз морщинки лучами. Откачнулся назад, оперся на локти, рассматривая мой рисунок.
«У нас» — потому что за несколько месяцев, проведенных на площади, я начала относиться к ее обитателям как к разношерстным, разновозрастным, то ближним, то дальним, но соседям по дому. А соседей и родственников, как известно, не выбирают. С Королем же я познакомилась не так давно, хоть и слыхала о Человеке С Птицей, который выслушивает чужие горести, и оттого они якобы уменьшаются… Бродячий исповедник? Или лекарь душ?
Ни на исповедника, ни на врача Король не тянул. Долговязый, заросший темной щетиной, взлохмаченный, одежда — добротная, но изрядно помятая и пыльная. Лишь клетка Джока всегда оставалась чистой, прутья блестели на солнце, как полированное серебро.
Благодаря Джоку мы и познакомились.
…Я подняла глаза, когда серая маленькая птица вспорхнула на мой этюдник. Наклонила голову, рассматривая меня то одним, то другим черным глазом. Нерешительно чирикнула. Прикормленная? Ручная? Я осторожно протянула палец — птичка тут же, словно того ожидала, перепорхнула на него, проворно пробралась по руке на плечо и принялась щипать меня за волосы и ухо. Я, посмеиваясь и жмурясь, осторожно отпихивала сверх меры общительную птицу, когда услышала свист и зычное:
— Фью! Джок! Джок! Фью! Где ты, койкас[1] тебя побери!
Сквозь базарную толпу стремительно пробирался рослый мужчина. Птица неожиданно издала звучную и сложную трель. Мужчина остановился прямо передо мной, уперши кулаки в бока. В одной руке его была клетка.
— Вот ты где! — произнес, нисколько не понизив голос. Перевел синие глаза на меня, сказал раздраженно: — Отдай мою птицу!
Я с неприязнью покосилась на клетку.
— Птицелов?
— Хозяин, — отозвался незнакомец. И тут же доказал это, издав переливчатый сложный свист — ничуть не хуже своей птицы. Пернатый послушно вспорхнул ему на плечо, а потом и в распахнутую дверцу клетки. Наверное, в неволе было ему привычно и уютно. — Ну вот, — мужчина захлопнул дверку и довольно забарабанил пальцами по прутьям. Глядел на меня уже с любопытством. — Не видел тебя раньше, художница!
— Да и я тебя тоже, — отозвалась я.
— Что рисуешь?
Он обогнул этюдник, наклонился, разглядывая набросок. Я раздраженно отодвинулась, когда прядь его темных волос коснулась моей щеки.
— Ну да, давай еще размажь мне краски своим длинным носом!
— Не размажу, — серьезно пообещал он. Выпрямился и так же тщательно оглядел меня. В подробностях. Хотя что там рассматривать особо: светлые волосы узлом, веснушки на носу, глаза серые, губы неяркие, подбородок круглый; белая косынка поверх синей блузы, немаркая юбка да удобные башмаки…
— Хорошо! — заключил Человек С Птицей.
Я вздернула подбородок.
— Я хороша — или рисунок?
— Все хорошо! — твердо заявил он и ушел, пересвистываясь со своей птицей.
С того дня со мной перестала скандалить торговка рыбой: мол, я заняла ее место, хотя на полуразвалившемся крыльце до меня никто не сидел; мальчишка-булочник теперь подносил сдобу с пылу с жару, а ведь раньше его было не дозваться; а горшечник даже вылепил для моих красок маленькие плошки…
