— Ты знаешь, что мне эта дура вчера заявила? — поднял он темные глаза от кружки.
Саша боком присел к столу и тоже взял себе сигарету.
— У вас, говорит, все дела и дела, вы даже пьете для дела, а так хочется себя женщиной чувствовать… красивой, говорит. А?
— Ну вот, старик, ты мои слова повторяешь.
— Да какой же я старик? — возмутился Грязнов. — Ну-ка давай руку! Кто — кого?
— Я не про то. — Славкина горячность не могла не вызвать улыбки. — Ты ее давно в театр-то водил? Или в ресторан, где богатенькие валюту разбрасывают?
Грязнов насупился и стал ожесточенно расчесывать пятерней свои сильно поредевшие — какие они теперь: саврасые или пегие? — кудри.
— Ты считаешь, ей это надо? — сурово спросил он.
— А ты считаешь, не надо, — в тон ему ответил Турецкий. — Ну и валяй дальше в том же духе… Меня, Славка, другое озаботило…
И Саша, стараясь быть точным, передал ему вчерашний разговор с Олегом. Вернее, ту его часть, где речь шла не о нем — Грязнове, а о том, что Татьяна раскололась в качестве свидетельницы. Было теперь над чем подумать.
— Как ты считаешь, мне удобно ей сейчас позвонить? — поинтересовался Турецкий, глядя на часы: было семь утра.
— Не знаю, — пожал плечами Грязнов. — Может, через час… хотя… Звони! — решительно закончил он. — У них в девять уже работа начинается. — Грязнов сам набрал номер телефона, подождал и передал трубку Саше.
Он услыхал немного сонный, с ленцой, голос, мяукнувший:
— Алло?
— Доброе утро, Татьяна Павловна, это вас Турецкий некий беспокоит с утра пораньше. Как ваша драгоценная головка? Не болит?
— Ах, Александр Борисович! — Радость ее была весьма ненатуральна. — Спасибо за заботу. У меня все в порядке. Чем обязана?
— Танечка, — проникновенно начал он, — мы ж с вами договорились, что о наших делах мы пока никого в известность не ставим. И вы, как завтрашний юрист, понимаете, что существует определенная тайна следствия. Зачем же вы вчера Олегу-то все рассказали, а?
Ее замешательство длилось не более секунды. Но показалось очень долгим. А ответ — просто невероятно нахальным.
— А-адну минуточку! — Таким прокурорским тоном с Турецким давно не говорили. — Как вас самого прикажете понимать, Александр Борисович? Что это за игры вы со мной затеваете?
Он даже опешил.
— Не понимаю вас, объясните, пожалуйста!
— Так что ж здесь непонятного? Я еще вчера хотела с вами объясниться, но вам было не до того. А Олег Анатольевич мне все сам разъяснил, и в лучшем виде.
— А… а при чем здесь Олег?
— Так он же ваш консультант по этому вашему делу. Или и он мне лапшу вешает? Он сказал, когда было заявлено вашим начальником, что дело об убийстве, ну о том самом взрыве, вы прекратили; вот и слава Богу, теперь никому уже не нужны ни его консультации, ни мои свидетельства. И очень этому обрадовался. А оказалось, что вы лично между тем роете под моего шефа.
— Да вы что, в своем, извините, уме? При чем тут ваш шеф? Я его и в глаза-то не видел!
— Тем более. Но я-то знаю! Его супруга вчера вечером ему в офис звонила, что вы приезжали к ним домой и там ей допрос учиняли. Скажите, разве это порядочно? Если человек мне делает добро, зачем же?..
— Стоп! — приказал Турецкий. — Так разговор не пойдет. Как, вы сказали, зовут вашего шефа — Алексей Николаевич? Ну да, конечно…
Назвать себя идиотом, который ничего не видит дальше пуговицы на собственном пиджаке, было бы мало. Но почему же вчера произнесенное этой Аллой Павловной название фирмы «Мостранслес» не вызвало немедленно необходимых ассоциаций? Это что, старческий маразм или рассеянный склероз? Значит, прав Меркулов, Турецкого тоже пора гнать на пенсию. Но какое отношение ко всему этому имеет Олег?
— И вы что же, все вышесказанное умудрились изложить… — Саша искоса взглянул на Грязнова, лицо которого выражало полнейшее непонимание происходящего, — Олегу Анатольевичу?
Славка вскинулся, но Турецкий резко остановил его взмахом ладони.
— Я сказала только то, что сказала, — огрызнулась Грибова. — И еще хочу добавить: ни вы, ни кто-то другой не являются теми людьми, в чьих советах я бесконечно нуждаюсь. Можете сообщить об этом вашему приятелю.