– Сегодня шикарно быть левым, – сказала Клара.
Я вздохнул.
– Это Карл Маркс, а мы говорим о Гручо. Густые брови, усы и сигара. – Соскочив с табурета, я быстро засеменил, изображая этого комика.
– Мне всегда нравился Чико,[16] – внезапно заявила Саманта. И я мгновенно позабыл о Кларе.
– Гручо – самый талантливый из них, если хочешь знать мое мнение, – возразил я.
Тогда она процитировала знаменитую фразу из одного из фильмов, подражая псевдоитальянскому акценту Чико:
– «Покупайте тутси-фрутси только у нас».
– Не подсказывай, не подсказывай! – взволнованно воскликнул я. – Это из «Утиного супа».[17]
Саманта одарила меня одобрительной улыбкой.
– Очень хорошо! Все мои познания о том, как заключают контракт, почерпнуты из «Ночи в опере»,[18] – продолжала она, имея в виду известную сцену, в которой Гручо и Чико никак не могут прийти к соглашению и один за другим отрывают кусочки от контракта, по поводу которого спорят.
Позабыв о хороших манерах, поскольку был в стельку пьян, я оттолкнул Эша, чтобы подобраться поближе к Саманте.
– Я должен на тебе жениться, – заявил я. – Мой папа будет от тебя без ума.
К счастью, она в ответ рассмеялась. И мы углубились в обсуждение фильмов тридцатых годов, а Эш увлек Клару в круг танцующих.
– А что ты думаешь о Бастере Китоне?[19] – спросила Саманта.
– Пожалуй, неплох. У него было несколько остроумных трюков. Но он не дотягивает до Гручо Маркса, не так ли? – Я был уверен в своих словах, так как почитывал историю кино.
Выражение лица Саманты мгновенно изменилось.
– Ты в этом уверен? – Как ни смешно, в голосе ее зазвучали опасные нотки.
Я вдруг расстроился и спросил:
– А разве это не так?
То, что начиналось как легкий, приятный флирт, перешло в нудную лекцию о жизни Китона. Как будто это кого-нибудь интересует!
– Помнится, папа мне рассказывал, будто братья Маркс пригласили Китона в один из своих фильмов, когда с ним было все кончено.
– Что это значит – «все кончено»?
– Все кончено? Он был безработным. Уже не мог смешить. Давай смотреть правде в глаза: он не выдержал проверки временем, не правда ли?
Саманта не на шутку разозлилась.
– Потому что какой-то тип с нарисованными усами и идиотской походкой был признан величайшим комиком двадцатого века, да?
У меня было ощущение, что я защищаю родного отца.
– Давай смотреть правде в глаза. Китон оказался не у дел, когда появилось звуковое кино. Вероятно, у него был голос, как… ну, не знаю, писклявый, как у девчонки, или что-нибудь в таком духе.
В свое время мне доводилось высказывать и более оскорбительные предположения, но Саманте хватило и этого.
– На самом деле у него был хороший голос. А величайший вклад твоего любимчика в мировое кино – это дурацкие комические брови.
Я поджал губы.
– В его честь был назван известный клуб – не забывай об этом. Я что-то никогда не слышал о клубе Китона.
Это была самая необычная дискуссия, какую мне когда-либо доводилось вести, а это кое-что значит: ведь я юрист, которому не раз за эти годы приходилось участвовать в отчаянной полемике. Скажем, был случай, когда проповедник отказался признать решение суда об уплате долга моему клиенту, аргументируя это тем, будто последний сказал, что Бог – лишь источник энергии.
В каком-то смысле диалог с Самантой стал приятным разнообразием после бесед на тему «моя фирма хлещет юристов похлеще, чем твоя», которые я обычно вел с собратьями. И я попытался заключить перемирие.
– Давай пойдем на компромисс, – предложил я. – Ты, конечно же, не будешь возражать, что Чаплин очень хорош?
– Чаплин? – заорала Саманта, вперив в меня безумный взор. – Чаплин? Ты поставил его рядом с Китоном? Да как ты посмел! – С этими словами Саманта соскочила с табурета и, оторвав Клару от Эша, умчалась прочь вместе с ней. Эш остался стоять среди танцующих, глядя на меня с разинутым ртом.
Затем он подошел к бару.
– Черт возьми, Чарли, у меня с ней все шло, как по маслу. Что ты сказал?
Реакция Саманты меня ошеломила. Хорошо еще, что я не успел сказать ей о своей любви к Гарольду Ллойду,[20] а то она, вероятно, стала бы преследовать меня в судебном порядке.
