– Если вы уверены, что это благоразумно…
Вот дерьмо! Я колебался с ответом, а он теребил свои манжеты. Ничего не хотелось мне так сильно, как стереть улыбку с его физиономии.
– Да, я уверен. Заняться описью! Сейчас же!
Ричард не выглядел счастливым.
– Я не могу заняться этим прямо сейчас. Папа хочет, чтобы я сбегал к нему поболтать. Надеюсь, ничего серьезного.
Что я мог на это ответить?
– Хорошо. Но я хочу, чтобы ты поскорей вернулся делать опись. Я знаю тут все закутки, так что будь спокоен.
Я знал все, кроме кабинета старшего компаньона. И никогда даже не пытался попасть туда в бытность свою стажером. Кухня оказалась наилучшим местом, где можно было укрыться от посторонних глаз, но пришлось очень долго подлизываться к шеф-повару и его подручным.
Ричард лениво поднялся со стула, и в этот момент ко мне ворвалась Элли, хлопнув дверью. Она показалась мне разгневанной. «Нет, пожалуй, озлобленной», – подумал я. Это было бы более точным определением.
– Я ошиблась в тебе, Фортьюн. Ты все же абсолютный олух!
Ричард ухмыльнулся, и я бросил на него взгляд, красноречиво свидетельствующий о том, что описи будут самой незначительной из ожидавших его проблем в предстоящие шесть месяцев.
– А в чем дело?
– Тебе обязательно было звонить своей чертовой матушке? Ведешь себя, как ребенок.
– Нет, это она позвонила мне утром.
– О'кей. Это большая разница. Но тебе непременно нужно было проболтаться, да? Ты что, страдаешь недержанием речи?
– Да о чем ты?
– О нашем разговоре. Это все, чем мы занимались. Больше ничем. Но даже и этого оказалось слишком много. Мне только что звонила мама – сказала, что собирается пригласить тебя на обед, будь он неладен.
Моя мать действительно разбудила меня телефонным звонком, застав врасплох. Я не собирался ничего рассказывать, зная, что дикарские там-тамы загремят раньше, чем я положу трубку. Но я должен был сказать нечто большее, чем «было много работы» или «напился с друзьями», что смахивало бы на подведение еженедельных итогов.
– Ну, и что?
Словно я не понимал, насколько осложнил только что обе наши жизни.
– Слушай, Чарлз, я не знаю, в какую игру ты играешь. Но делай это не со мной и не здесь. И не сейчас. Мы больше не дети. У меня есть более важные дела. Если ты хочешь оставаться абсолютным тупицей, а у тебя это получается, ну и ладно. На здоровье! Но проделывай это вдали от меня! – И с этими словами она выскочила в коридор, снова громко хлопнув дверью.
Ричард смотрел на меня и улыбался, возможно репетируя про себя эту историю, чтобы рассказать ее дома за ужином.
– Я, пожалуй, схожу проведаю папу.
Но у меня пропало настроение потакать подобным вещам.
– Нет, ты останешься и начнешь заниматься описью!
– Я думаю, мне лучше бы…
– …сесть и начать? Да. Это блестящая идея. Прямо сейчас.
Впервые во взгляде Ричарда, устремленном на меня, появилось сомнение. Я выдерживал его взгляд, пока он не снял сваю куртку и не отправился к коробкам с бумагами.
– Я, пожалуй, позвоню и скажу ему, как обстоят дела.
Я рухнул на свой стул. Было ощущение, будто все изменилось. К худшему.
Я попытался первый и последний раз проявить деликатность, когда Ричард собрался уходить в полшестого. В конце концов это был его первый рабочий день, но не знаю, понимал ли он ситуацию. Никогда мои брови не поднимались так высоко, как в тот момент, когда я долгим тяжелым взглядом смотрел на часы. Да, я не ошибся: они показывали половину шестого. Если бы было полшестого утра, я сказал бы: «Хорошо. Выполнена еще одна ежедневная работа. Теперь можно и домой – полагается вполне заслуженный двухчасовой сон». Но в полшестого вечера!.. Никак он и в самом деле вообразил, что ему будут платить тридцать три тысячи фунтов в год за восьмичасовую работу?
Но он, небрежно махнув рукой, уже слинял, не подозревая даже, что завтра ему уйти будет несколько сложнее. Однако и самые надежные стажеры начинали меняться к худшему, если мы предъявляли к ним чрезмерные требования. Компаньон, с которым я в «Баббингтоне» разделял кабинет первые шесть месяцев, считал, что я не должен уходить из офиса раньше, чем он, так как это было лучшим способом оценить, что из меня выйдет. И пока я часами за своим столом размышлял, что же, черт возьми, заставило меня выбрать этот путь, он проворачивал свои финансовые делишки. А поскольку его секретарша выполняла куда более важные обязанности, он постоянно использовал меня в своих личных целях, посылая либо в химчистку за бельем, либо покупать подарки для его жены, либо организовывать коллективные обеды (я был единственным, кто умудрялся делать покупки в ближайшем ресторане, где давали пиццу на вынос), а то и поручал оттачивать его карандаши. У него была мания иметь карандаши одинаковой длины.
