— Вот, привел Горелова.
— Садитесь, — сказал мне начальник отделения. — Как вашего отца зовут?
— Григорий Петрович.
— А где он сейчас работает?
— На заводе «Красный химик».
— Как же вы так?
— Да сорвался. Нервы и до того были очень напряжены.
— Нервы — не оправдание. Теперь у всех нервы.
— Да ничего страшного, — говорит тот, кто привел меня. — Два или три месяца принудработ по месту работы, только и всего. Правда, судимость...
— Как бы не так! Ты что, забыл о классовом подходе к подсудимым?
— Ах, черт возьми!
— Вот то-то... Я думаю: если по-человечески, то что особенного? Ну, стукнул раз мерзавца.
— В редакции. А редакция так не оставит.
— В столовой, а не в редакции. Другое ведомство. — Смотрит в протокол. — Ну, да. Подписи только работников столовой. — Снова смотрит в протокол. — Вы написали правду?
— Конечно, правду.
— Так. Что талон был на кило — установить можно. Что заведующий бросил ему кулек — свидетели найдутся. Все это смягчающие обстоятельства. — Вздыхает. — Если бы не классовый подход... Попробуем спустить на тормозах, а?
— Попробовать можно, да как бы редакция не вмешалась.
— Не станет она вмешиваться. Наоборот, обрадуется, что дело замяли. Сотрудник редакции обвиняется в хулиганстве. Каково это им, а? Вы еще будете там работать?
— Нет, я туда не вернусь.
— Правильно. Вам не стоит туда возвращаться.
— И без вашего совета порог ее больше не переступлю.
— А расчет?
— А ну его! Они засмеялись.
— Идите, юноша, домой, и спите спокойно. Передайте привет Григорию Петровичу.
— От кого?
— Как от кого? От начальника отделения. Думаю — еще не забыл. Дома отец, Сережа и Галя сидят за столом над развернутой газетой.
— Это ты писал? — спрашивает отец.
— Я писал не то и не так.
— Но тут стоит и твоя подпись.
— Статью переделали, меня не спросив, и мою подпись оставили, меня не спросив.
— Зачем же ты с ними работаешь?
— Уже не работаю.
— Подал заявление?
— Нет, уже не работаю. Совсем.
— И расчет получил? — спросила Галя.
— Нет. И не пойду получать.
— И не ходи, если не хочешь, — отвечает отец.
Через несколько дней я уже работаю у Байдученко, и там с таким пристрастием расспрашивают о Челябинске — хоть доклад делай. В редакции я проработал с гулькин нос — Октябрьские праздники застали меня в ВЭО, и на праздничном концерте запомнились двое эстрадных артистов — Николай Черкасов и еще кто-то, лихо отплясывавшие, подражая Пату и Паташону. О том, что меня приводили в милицию, никому не рассказывал и привет отцу не передал.
О голоде после засухи 21-го года больше знаю по рассказам старших и из литературы, чем по своим детским отрывочным воспоминаниям. О голоде после хорошего урожая 32-го года могу рассказывать сам. Мы знаем, что в голод 21—22 года нам была оказана большая международная помощь продовольствием, и что сейчас наш хлеб вывозят за границу.
Есть хотелось постоянно. По ночам просыпался от того, что снилась еда. Под утро лучше не выходить: на улицах лежат трупы; подъезжает грузовая машина — труп в нее вбрасывают, машина едет к следующему. По случаю пятнадцатой годовщины Октябрьской революции город украшен небывало роскошной иллюминацией, и при начинающемся массовом голоде она возмущала наших отцов, смущала и раздражала нас.
Жизнь моих друзей шла своим чередом: работали, встречались, ходили в кино и театры, и снова комната Клары стала местом наших сборов, разговоров и споров. Мы верили в строительство социализма, а как это совмещалось с тем, что происходило вокруг нас, теперь объяснить не берусь. Наверное, мы не могли не верить, иначе наша жизнь теряла смысл. Я понимал, что отец и все Гореловы иначе, чем мы воспринимают и оценивают происходящее в стране, но никогда с ними не только не спорил, но ни они, ни я не поднимали разговор на эти темы. Отношения в наших семьях у нас не были предметом обсуждения, но, хорошо зная друзей и их семьи, я не сомневался, что и у них установились такие же отношения, как в моей семье, и все мы почувствовали себя неловко, как будто увидели что-то такое, на что смотреть неприлично, когда Изъян вдруг стал жаловаться на несознательность своих родителей. После общего короткого замешательства Токочка сказал Изъяну:
