— Слушайте дальше, — сказал Сережа и прочел: «С указанием, что против работы гражданина Юровского по специальности юрисконсульта возражений не встречается».
— Как, как?! — переспросила Клава. Сережа прочел последнюю фразу.
— Прочти, пожалуйста, сначала, все, — попросила Клава.
Сережа прочел.
— Снять с работы юрисконсульта и вдруг — против работы по специальности юрисконсульта возражений не встречается, — сказала Клава. — Ну и ну!
— Ну, что ты удивляешься? — спросил папа. — Не знаешь, с кем приходится иметь дело?
— Только не вздумай обжаловать постановление этих мудрецов, — сказал Хрисанф.
— Будто я не понимаю, — ответил Сережа. — Обжалование привело бы только к снятию последней фразы. Иначе пришлось бы меня восстановить на работе, а на это они не пойдут.
— Совершенно верно, — сказал Федя.
— Федя, а тебя тоже будут чистить? — спросила Нина. Федя развел руками:
— Пока что у нас о чистке ничего не слышно. Мы — не соваппарат.
— Да что тебе чистка! — сказал Хрисанф. — Ты — красноармеец.
— Это как повернется дело. Знаешь как у нас: когда я им нужен — я красноармеец, не нужен — сын буржуя.
— Папа, а тебя будут чистить? — спросил Горик.
— Все мы под одним Богом ходим, и пути его неисповедимы.
Когда все разошлись, я спросил у отца: будет ли и у них чистка?
— Вряд ли в милиции будет такая чистка. Да я ее и не боюсь — я попал под амнистию.
Мы даже не лишенцы, как многие из бывших.
Скоро Сережа уже работал юрисконсультом в товариществе слепых, а через некоторое время по совместительству — и в товариществе глухонемых. А потом я удивился, узнав, что Сережа выучил азбуку глухонемых, чтобы разговаривать с ними без переводчика.
Чтобы не беспокоить Женю, когда я поздно возвращаюсь, попросил ключи от квартиры.
— А ты не возвращайся поздно. Я растерялся, потом разозлился и сказал:
— Тогда я буду ночевать дома.
— Тогда, когда поздно возвращаешься?
— Нет, совсем перееду домой.
Хорошо, мы подумаем. И вот, если я предупреждал, что поздно вернусь, получал ключи на один раз и должен был их возвращать. А случайно задержаться допоздна я уже не мог. Странные люди. Рассказал об этом отцу.
— Вот как! Ну, раз они тебе не доверяют, незачем там и жить. Надо было уйти. Тут и моя вина: понадеялся на их порядочность.
— Порядочные они люди или нет — не знаю, но только они не такие как мы, какие-то совсем другие, я даже не знаю о чем с ними говорить. Так что, уйти?
— Не спеши. Сейчас твой уход будет странным — ни с того, ни с сего. Придется подождать, пока представится случай. Думаю, ждать долго не придется: они, видимо, из тех, которые беспокоятся только о собственных удобствах и не считаются с интересами других. Это непременно скажется.
— А если я скажу: раз вы мне боитесь доверить ключи, я от вас ухожу?
Папа засмеялся.
— Вот тут-то они доверят тебе ключи, деваться им некуда. Как ты тогда будешь себя чувствовать? Ведь придется остаться.
Дома услышал, что у кого-то был обыск, забрали мужские и дамские золотые часы, столовое серебро, брошку с бриллиантами и еще какие-то украшения. Время от времени такие вести повторяются.
— Нам к этому не привыкать, — говорит Сережа.
— Только взять у нас уже нечего, — говорит Лиза. — Не станут же они снимать обручальные кольца и нательные крестики.
— Но до чего противно, когда роются в твоих вещах, — говорит Галя. — Еще и смотрят на тебя как на преступника, хотя ты ни в чем не виновата. И часики мои жалко — я на них так долго копила деньги.
Мы с друзьями понимаем, что конфискованные ценности идут не кому-нибудь в карман, а на индустриализацию.
— Не без того, чтобы и кому-то в карман, — говорит Токочка. — Но в основном, конечно, на индустриализацию. Но признаюсь — мне от такого способа финансирования как-то не по себе.
— Вот-вот, — говорит Пекса. — Ну, в революцию — это понятно, на то она и революция, но ведь пятнадцатый год идет после революции. И опять? Да ведь и буржуазии давно нет... «Иду, а ночка темная, вдали журчит ручей. И дело совершилося, теперь я стал злодей».
— Остались бывшие нэпманы, — говорю я.
— Это ты брось! — говорит Токочка. — Нэпманы работали и...
— Наживались, — говорю я.
