Над зданием бывшей профшколы за лето успели надстроить этаж, на нем — унылая четырехскатная крыша, и прости-прощай наш клуб! В аудитории знакомые лица, только нет нескольких человек из болота и Тани Баштак — они приняты в ХЭТИ, а другие мои друзья — кто, как и я, раздумал туда поступать, кто не прошел по конкурсу.
Преподаватели новые. Чувствуется — специалисты знающие, но хорошо читают лекции не все, некоторые монотонно бубнят. Общеобразовательные предметы — политэкономия и вопросы ленинизма по книге Сталина. Пожилой преподаватель политэкономии Стеценко лекции читает хорошо, но уж очень громко, очевидно — привычка старого педагога.
Нет нашего Василия Лавровича. Совсем не помню заведующего профшколой, а в техникуме — заведующего учебной частью, как будто их и вовсе не было, а вот директор техникума запомнился хорошо. В черной косоворотке, подпоясанной шнуром с кистями, и в сапогах. Выступает на всех собраниях и, вообще, — любитель поговорить, но говорит не очень грамотно: «Что вы хочете?», «Ложить»... Когда разглагольствует не в официальной обстановке, его любимая поза: сапог — на стуле или его перекладине, локоть — на колене, подбородок — на ладони, и голова при разговоре мелко подпрыгивает. И еще у него привычка время от времени передергивать губами.
— Как это у него получается? — спрашивает Пекса. — Вот так? — Пекса медленно перекатывает губы из стороны в сторону.
— Да нет, не так — говорит Токочка, подвигает к себе одну из табуреток, на которых мы сидим, ставит на нее ногу и, приняв любимую позу директора, чуть-чуть двигает челюстью. И неожиданно — такое сходство, что все, кто это видит, покатываются со смеху. Иду в уборную, вижу там директора, окруженного нашими великовозрастными, и слышу, как он говорит:
— А что закон? Закон — как веревка: или подлезешь, или перепрыгнешь. Пораженный этим высказыванием, сообщаю его друзьям.
Ищет популярности, дешевка! — говорит Птицоида. Фамилия директора — Ратников, называют его — ратник, а с тех пор, как стали слышать его разглагольствования в уборной, к началу его фамилии и прозвища стали добавлять букву «с». Его именем-отчеством, кажется, никто не интересовался.
Заставляют после лекций оставаться на политзанятия. Кто-нибудь из наших комсомольцев вслух читает очередную брошюру, мы читаем про себя что-нибудь более интересное, делаем задания или играем в крестики-нолики, «балду», морской бой — игры, переходящие из поколения в поколение во всех учебных заведениях, и отрываемся от наших занятий, заслышав смех при очередной забавной оговорке читающего брошюру, вроде — «колгоспне будiвництво». Изъян внимательно слушает, мы ему стараемся мешать, и он от нас отсаживается.
В «Вопросах ленинизма» читаю, как складывались нации в Европе, и обнаруживаю слабое знание истории. Вот тебе и лучший знаток национального вопроса в партии! Но еще больше меня поразило, и очень неприятно, представление Сталина о том, каким должен быть вождь партии. Он вспоминает знакомство с Лениным: Ленин сидел на крыльце и разговаривал с товарищами. По понятиям Сталина вождь должен явиться после всех и с помпой. Так вот ты какой! Чего же от тебя ждать? Поделился этими мыслями дома. Отец, Сережа взяли меня, по выражению Лизы, в оборот: любого, кто хоть немного вздумает критиковать Сталина, сметут; хочешь жить — держи язык за зубами. Жить хотел и язык за зубами держал. Но вот в аудитории Птицоида и Токочка критикуют те же высказывания Сталина, а Токочка так показывает Сталина, что кругом покатываются со смеху. Пекса говорит: «А я еще не читал. Надо будет прочесть». Изъян так растерян, что мне его становится жалко. Пытался и я взять ребят в оборот, и, наконец, они пообещали откровенно высказываться только в кругу надежных друзей. Впоследствии, когда в кино показывали появление Сталина, невольно вспоминался прогноз-пародия Токочки и приходилось сдерживать смех.
