В слесарной мастерской заканчивали контрольное задание. Я уже работал на удовлетворительном уровне. Мастер вышел, а Пекса подошел ко мне, постоял рядом, потом отнял напильник, отодвинул меня плечом и быстро закончил мое изделие. Вернулся мастер, увидел это мое изделие и отчитал меня:
— Ви и сами уже умеете работать! Зачем вам это понадобилось?
Потом подозвал Пексу и напустился на него:
— Смотрите на него — какой нашелся благодетель! Ви думаете – это дружба? Это — врэд, а не дружба. Пора бы уже и самому соображать.
Пекса стоял растерянный и молча кланялся, приложа руку к сердцу.
— Чего ви кланяетесь? Я не икона и не портрэт. Идите и умнейте, если можете. Хотя бы постепенно.
Подошел великовозрастный и громко, чтобы всем было слышно, спросил:
— А это — не списывать? Мастер молча на него посмотрел, затем сказал:
— Правильно. Это все равно, что списывать чужое сочинение. Эх, вы!.. — начал было великовозрастный, но мастер на него прикрикнул:
— Тихо! Ша, — говорю! Списывать тоже нельзя. Это... это все сплошной врэд. Зачет мне мастер поставил. Вышли из мастерской, тихонько спрашиваю Пексу:
— Зачем ты это сделал?
— Отстань! И без тебя тошно. Вот уж, действительно... Век живи — век учись... «Печальный жребий мой»... И хватит об этом!
Пасха — весенний красивый праздник. Сначала — еврейская пасха, всегда в субботу, и Изя угощает меня мацой. Через восемь дней — православная пасха, и я угощаю Изю куличом. В ночь под пасху — торжественное богослужение с крестным ходом вокруг церкви, чтением Евангелия на нескольких языках и частым пением «Христос воскресе», а под утро — снова крестный ход с освящением расставленных на земле рядами куличей, крашеных яиц и творожных пасок. А под конец бессонной ночи, когда бабуся и Лиза возвращаются из церкви, а папа — из Успенского собора, вся семья садится за стол, на котором — освященный кулич и другие очень вкусные традиционные яства — разговенье после великого поста. Постились только бабуся и Лиза, но разговлялись, конечно, все. А в первый день пасхи с утра до вечера во всех церквах весело звонят колокола, целый день не убирают со стола и то и дело кто-нибудь ставит у крыльца самовар — приезжают Резниковы, Майоровы, Сережино троететие, Галины подруги, приходят Михаил Сергеевич, доктор Кучеров и другие знакомые. Встречаясь, целуются три раза и вместо «Здравствуй» говорят «Христос воскрес», а в ответ слышат «Воистину воскрес». И веришь ты в Бога или не веришь, ходишь в церковь или нет, настроение торжественное и радостное.
В 29-м году одно из весенних воскресений впервые на моей памяти объявили рабочим днем и, конечно, не случайно выбрали то воскресенье, на которое приходилась пасха. В субботу под вечер компанией ходили в кино, я провожал Таню, и, когда подходили к ее дому, услышали где-то близко духовой оркестр, пошли на звуки марша и увидели оркестр у входа в церковь. Возле него стояло немного взрослых и много детворы. Остановились и мы, недоуменно глядя друг на друга.
— Я в Бога не верю, — сказала Таня, — но зачем же издеваться над верующими? Это нехорошо.
Мы ушли, а вдогонку нам раздался гопак. Когда я вышел из трамвая на нашей остановке, и тут услышал оркестр, игравший у входа в нашу церковь, а когда проходил мимо него, он умолк, но сразу же в темноте грянул хор:
Долой, долой монахов, раввинов и попов,
Мы на небо залезем, разгоним всех Богов!
Шел и думал: «Ведь не перестанут от этого верующие верить в Бога. Зачем же так делать? Зачем же их оскорблять? И кто-то же об этом распорядился. Это же просто неумно. Неужели?..» Меня бросило в жар. «Нет, не может быть, чтобы нашей жизнью руководили дураки. Тут что-то не так».
Поздно вечером бабуся и Лиза собрались в церковь. Поднялся и я.
— А ты куда? — спросил папа.
— Я провожу их.
— Ну, пойдем вместе. У входа в церковь все еще играл оркестр.
— А как же крестный ход? — спросил я папу.
Не пойду я в собор, останусь с ними, — вместо ответа сказал папа. В профшколу почти все, даже кое-кто из комсомольцев, пришли нарядными и с нетерпением ждали конца занятий. Пекса и двое ребят, примыкавшие к нашей компании, пошли ко мне. Один из них приехал на велосипеде, в то время — большая редкость. После пасхального угощения учились ездить на велосипеде. На пустыре, где раньше была кленовая роща, еще оставались два или три огромных клена, и я, стараясь их объехать, то и дело наезжал на дерево. Пекса старался не выехать на дорогу, все время на нее выезжал и угодил под подводу с кирпичом. Пекса не пострадал, но одно из колес велосипеда погнулось и изображало восьмерку.
