Конечно, были вечера самодеятельности. Выступал украинский хор с обновляемым, всегда интересным репертуаром, а самое большое удовольствие доставляли поэты и писатели, и среди них выделялись комсомолец нашего курса Яша Баш и второкурсник поэт Миша Хазин — нам нравились его пародии. Я их забыл, остались в памяти две строки:
Так выпьем чай. Да, выпьем чай!
Мы тоже пить умеем.
Миша дал мне почитать маленькую книжечку, приложение к «Огоньку», — пародии Архангельского «Парнас дыбом», и отрывки из этих пародий помню до сих пор.
На двухэтажном здании профшколы, стоявшем в глубине двора, была изумительная железная крыша: очень высокая, сложной конфигурации — с крутыми склонами и глубокими ущельями, в них хорошо прятаться. Крыша обнесена парапетом, на который можно облокотиться. Никто нам не препятствовал лазить через чердак на крышу, она была нашим летним клубом. Иногда смоешься с лекции на крышу и обязательно увидишь там и других удравших.
Зал в профшколе — один, актовый и спортивный, с потолка свисают кольца. Не помню, что это было — собрание или вечер самодеятельности: аплодируем, и вдруг кольца подскакивают и раскачиваются. Аплодируем уже нарочно, и каждый раз кольца подскакивают и раскачиваются. Завуч выходит, возвращается, ведя за руку Фройку, и сообщает:
— Сидел на чердаке и дергал канаты, на которых кольца висят.
Не помню как именно, но помню, что экспромтом, удачно и к общему удовольствию я разыграл соученика Колю Быхова, а он не только не обиделся, но захотел со мною сблизиться. Его отец, — военный, работал в штабе округа, и жили они напротив штаба, занимая отдельную квартиру, в которой когда-то жили Резниковы. И вот, Коля принес и по секрету показал мне брошюру, на обложке которой я впервые увидел надпись «Для служебного пользования». Это была инструкция с рисунками и описанием приемов Джиу-джитсу. Я был физически слаб, постоянно страдал от этого, инструкции обрадовался, и мы с Колей стали оставаться после занятий и разучивать приемы, — не все, а только такие, которые, хоть и причиняли сильную боль и тем самым выводили противника из строя, но не калечили. Теперь я уже не бродил после занятий с Изъяном или Таней, и оказалось, что разучивание приемов забирает куда меньше времени — я стал раньше приходить домой. Тане и Изъяну, каждому отдельно, взяв с них слово, что они никому не расскажут, я по секрету сказал чем занимаюсь. Таня отнеслась с пониманием и одобрением, Изъян — с пониманием и нескрываемой завистью.
Получив интересное или сложное задание по какому-либо предмету, — задерживались, чтобы получше в нем разобраться, и чаще всего по специальным предметам мне помогал Птицоида, а по общеобразовательным — Пексе я. Никто из нас никогда не отказывал в помощи другим соученикам самыми подробными объяснениями и даже совместным выполнением заданий, но списывать готовые работы и решения мы не давали. Понемногу с этим смирились и болото, и комсомольцы, а кое-кто из них стал нас в этом поддерживать, но великовозрастные бурно негодовали и крыли нас последними словами.
— Дай списать! — обращается великовозрастный к кому-нибудь из нас.
— Списывать не даю, ты же знаешь. Помочь — пожалуйста.
— Помочь, помочь... Сейчас лекция начинается, а ты — помочь. Ну, дай списать! Что тебе, жалко?
— Мог бы и раньше обратиться.
— Не дашь? Ну, подожди, гад!..
Весной во дворе Изъян кому-то из великовозрастных не дал списать свою работу, великовозрастный ударил Изъяна, и завязалась драка. Я схватил одного великовозрастного сзади за шиворот и, увертываясь от его попыток ударить меня ногой, сам ударил его носком ботинка сначала под одно колено, потом — под другое, он свалился, пытался подняться, но несколько минут ему это не удавалось. Дрались и Птицоида, и Токочка, а Пекса так разошелся и так двоих отделал, что мы испугались — как бы его не исключили из профшколы, и вместе пошли к завучу, но никто из нас не успел и рта раскрыть — наша скорострельная Танькетка так тараторила, что Василий Лаврович схватился за голову и закричал:
— Стоп, стоп!.. Я все понял.
Потом он переводил взгляд с одной нашей разукрашенной физиономии на другую, хмыкал, говорил «н-да», смеялся и послал нас умыться.
