Майоровы, когда я к ним пришел, заговорили о моих планах на лето.
— Надолго собираешься к Грише? — спросила Нина.
— Как поживется.
— А попутешествовать не хочешь? — спросил Федя. — Посмотреть Крым, Кавказ? Я развел руками и потер палец о палец.
— За деньгами дело не станет, — сказал Федя и вышел в другую комнату.
— Ты не удивляйся, — сказала Нина. — Федя хоть и работает юрисконсультом, но к нему, как к известному адвокату, все еще обращаются за советами.
Вернулся Федя с пачкой денег, положил ее на стол, похлопал по ней и подвинул ко мне.
— На тебе рубль, и ни в чем себе не отказывай.
— Но...
— Не беспокойся, мы с Ниной не умрем от голода, даже в Алушту собираемся.
— Ну, спасибо. А почему вы всегда ездите только в Алушту?
— Куда имеем возможность, туда и едем. Там хороший дом отдыха. Если будешь на южном берегу, побывай в домике Чехова — там теперь музей и заведует им сестра Чехова Мария Павловна.
— Я знаю. А вы не показывали ей рецепт Чехова?
— А мы ее не видели.
— Рецепт мы с собой не возим. Он хранится у Лизы, — сказала Нина. — Но если бы мы и увидели Марию Павловну, то о рецепте промолчали бы.
— Почему?
— Она собирает все, что касается Чехова, и вдруг попросила бы рецепт. Отказать неудобно, расстаться с ним жалко. Мы на Сирохинской решили рецепт никуда не отдавать и ни с кем о нем не говорить, и ты тоже о нем пока помалкивай. Мы решили, что по наследству он достанется тебе, тогда и решишь, что с ним делать.
Говорили уже о другом, и вдруг Нина, казалось бы без причины, заплакала и ушла в другую комнату.
— Нервы не выдерживают, — сказал Федя. — Арестовали нашего хорошего знакомого.
Уж не Карелина ли? — подумал я, но не спросил, а Федя больше ничего не сказал. Когда я уходил, Нина достала из буфета пакет, обернутый бумагой и перевязанный ленточкой.
— Здесь дюжина коробок «Нашей марки», — сказал Федя. — Гриша любил эти папиросы, передай ему, пожалуйста.
Если Карелин арестован, а они об этом молчат, — думал я, — значит, они не хотят разговоров об их знакомстве. Вспомнился анекдот, недавно рассказанный Федей: «Иванов! Вчера арестовали одного Иванова. Он ваш родственник?» «Что вы? Даже не однофамилец».
Зашел к Кунцевичам и в разговоре с Верой сказал, что видел у своего преподавателя истории искусств книгу со штампом библиотеки деда Николая, и преподаватель сообщил, что купил ее в букинистическом магазине.
— Я тебе признаюсь, — сказала Вера, — но только ты уж, пожалуйста, никому не говори. Было такое время, когда Коля потихоньку таскал книги в букинистический магазин. Он был безнадежно влюблен в свою соученицу и черт знает что вытворял, и даже пытался повеситься.
— О, Господи!
— Но ты уж, пожалуйста, никому не говори об этом.
Ночью пересадка в Джанкое. Там стоял поезд Севастополь-Керчь. Я уже забрался на полку в этом поезде, а он стоял и стоял, собирая пассажиров из других поездов. Проснулся — поезд идет, светло. Посмотрел из вагона налево — «Степь да степь кругом», направо — та же степь, но в селениях и в садах, а на горизонте синеющая цепь невысоких гор. На следующей станции после Владиславовки я вышел из поезда и пошел на север по гладкой целинной степи, простершейся до горизонта. Позднее я прочел в письме Чехова Марии Павловне от 14 июля 1888 года: «Таврическая степь уныла, однотонна, лишена дали, бесколоритна, как рассказы Иваненко, в общем, похожа на тундру. Когда я, едучи через Крым, глядел на нее, то думал: «Ничего я, Маша, не вижу в этом хорошего»». Когда я шел по этой степи, еще не выжженной солнцем, она была зелена, свежа, и идти было приятно. До селения Арабат никого не видел ни вблизи, ни вдали. В селении — кривые улочки, огражденные высокими каменными и глинобитными стенами, и верхушки деревьев над ними, и только раз я увидел голову, выглянувшую из калитки, — она была в чадре. За селением начинается (или кончается) Арабатская стрелка — узкая и плоская полоска земли. С одной ее стороны — Сиваш, или Гнилое море, за которым — степь, с другой — море Азовское, с шумом накатывающее волны на песчаный берег. Море я увидел впервые. Вскоре показался соляной промысел на Сиваше, и поселок при нем.
